Прилепившись к иллюминаторам, мокрые от пота, сняв с себя все, что можно, они тоскливо глядели на александрийские набережные, на окаймлявшее их полукружье красивых домов, и ждали, ждали, ждали...

Ученые совершали свой путь кораблем потому, что в Каире им предстояла интересная встреча. Туда должны были доставить специально для них останки презинджантропа. Выпускать эти драгоценные кости из Африки власти не разрешили.

Как ни хорошо были знакомы ученым фото и муляжи костей презинджантропа, но каждый из них мечтал сам подержать в руках то, что некогда было первым человеком на земле. В особенности радовался предстоящей встрече Левер.

— Вы только подумайте, друзья, просто невероятно! А? Сколько ни мечтаешь, а все некогда выбраться на такое свидание.

— Меньше б было у тебя других свиданий,— ворчал Маккензи,— так хватило бы на это.

— Ая-яй,— укоризненно качал головой Левер,— как ты суров ко мне, Грегор, как суров. Одна радость осталась у старика...

— Если бы одна! А то вон их сколько. Можно подумать, что тебе не семьдесят...

Левер самодовольно улыбался.

— Да, Грегор, да. Поверь, я все же моложе зинджантропа. Немного...

Но Маккензи не поддержал шутки. Встреча с архипредком оставляла его равнодушным. Шмелев откровенно радовался, что удастся посмотреть на пирамиды, побродить по музеям.

И уж, конечно, был в восторге Озеров. Он не уставал строить планы экскурсии, готовил фото- и киноаппараты.

Мари и Озеров виделись все чаще.

Каждый вечер, словно сговорившись, молодые люди оказывались на той кормовой площадке, где не горели фонари, чтобы лучше было любоваться лунной дорожкой. Один приходил первым и, облокотясь о перила, смотрел на пенные буруны за винтом. Другой приходил позже и становился рядом. Некоторое время оба молчали. Первой нарушала обычно молчание Мари.

— Ну как, коллега, дела?

Она не называла его Юрием, боясь, что по произношению он разгадает ее национальность. И это шутливо-насмешливое «коллега», которое возникло на второй день знакомства, так и тянулось.

Зато Озеров сразу же стал называть ее Машей.

— Мари,— это по-французски, согласен, Мэри — по-английски. Но я-то русский. По-нашему, вы — Маша. Так и буду вас звать.

Ее настоящее имя, произнесенное на ее родном языке, непонятной болью отдалось в сердце. И каждый раз потом, когда Озеров называл ее Машей, она ощущала глухой отзвук той боли.

В этот день она, очень скоро простившись с Озеровым, спустилась в бар третьего класса, чтобы ее никто не увидел, и выпила три двойных водки без воды.

В чем дело? Что за странное, незнакомое ей чувство? Ну да, она нравится, наверное, Озерову, и он нравится ей. И уж тут без «наверное». Но ведь ей и раньше нравились мужчины. Это что-то иное.

Но что? Не любовь же. Просто Озеров более интересный, чем те, кого она встречала раньше.

Накануне прихода «Атлантиды» в Александрию Мари вышла на верхнюю палубу раньше обычного. Она куталась в пуховую шаль, хотя с берега дул теплый ветерок. Заглянувший ей в лицо был бы поражен ее бледностью. Синие глаза казались черными.

Сегодня, зайдя после ужина в свою каюту, чтобы переодеться, она нашла аккуратно положенный на середину подушки квадратик бумаги. Там стояло всего два слова, напечатанные на машинке: «Форсируй. Сергей». Мари не дотронулась до листка. Достала зажигалку, закурила, облокотившись о борт иллюминатора, долго смотрела на море.

Значит, и на корабле она не свободна. И здесь следит за ней неотступный глаз. И так всю жизнь. Наивная дура! «Отпустим на все четыре стороны». Как же, отпустят они... Словно на вечной каторге, будет она волочить эти тяжкие цепи. Три дня ей дали почувствовать себя человеком, отпустили поводок. Но стоило на мгновенье забыться, хлестнули плеткой: «Форсируй»! А она-то размечталась... Вот человек, с которым она может просто так беседовать, смеяться, который, кажется, ей нравится. Это же объект! «Объект»! С ним надо провести «операцию». Его надо увлечь и предать.

— Мечтаем? — раздался за ее спиной знакомый голос.

Не оглядываясь, в инстинктивном порыве, Мари отпрянула назад, прижавшись к Озерову.

— Что-нибудь случилось? — спросил Озеров.

Она пришла в себя. Выпрямилась. Улыбнулась.

— Случилось, коллега, вас заждалась. Хотела пригласить в кино. Там демонстрируют русскую картину «Сорок первый».

— Да ну?—обрадовался Озеров.— Замечательная картина! Вы первый раз пойдете? — задал он машинально вопрос и сам же рассмеялся ему.

— Конечно,— серьезно ответила Мари. Она украдкой посмотрела в стекло какой-то двери, поправила прическу и, убедившись в том, что прически не существовало, вздохнула.

Они вышли на ярко освещенную часть палубы и по эскалатору спустились этажом ниже. Кинозал был рассчитан человек на пятьсот — шестьсот, но в нем редко набиралась и десятая часть этого числа.

Сегодня зал был полон. Слух о том, что будут демонстрировать знаменитый советский фильм, обошедший все экраны мира, разнесся по кораблю. Озеров заметил в зале не только снобов из первого класса, но даже кое-кого из пассажиров второго и третьего, пробравшихся сюда тайком и опасливо озиравшихся.