— Красивая, — уронил Лоудер, подчеркивая сожаление: гибель красивого человека, женщины, по мнению Лоудера, нелепостью превосходила прочие трагические исходы.

Сатил едва удержался, чтоб не напомнить Лоудеру, что как раз красивые чаще других оказываются их клиентами, но промолчал — ранить Лоудера не составляло ни малейшего труда.

— Красивая, — протянул Сатил, — это не особая примета, скорее божья печать. — Лейтенант любил пофилософствовать, особенно когда совершенно не представлял ход дальнейшего расследования.

Лоудер присел за стол, придвинул бумаги.

Наверное, составляет карту неопознанного трупа. Сатил припомнил академический курс и лишний раз удостоверился, что в жизни все вовсе не так, как на уроках.

— Ее уже дактилоскопировали? — Сатил посмотрел на Лоудера: какая дура пожелает иметь дело со смущающимся карликом вроде Лоудера, а ведь и его кто-то любит, и не исключено, что до умопомрачения.

— У вас есть девушка? — уточнил Сатил.

— Что? — Ручка выпрыгнула из крохотных пальцев Лоудера.

Сатил так и не научился не замечать сладковатого запаха морга, поморщился:

— Да это я так… если б вашу девушку… или мою…

Лоудер еще раз перепроверил в записях место и время наступления смерти, сказал, что отождествление личности по фотоснимкам скорее всего удастся, лицо сохранное, не понадобится ковыряться в зубах и челюстях или реставрировать ушные раковины — адова работа.

Сатил кивал, внезапно вспомнил растерянного Стока, предположил:

— А может, она сама?

Лоудер не доставал ногами до пола — младенец, ожидающий еды, только салфетки на шее не хватало.

— Направление движения режущего предмета, в данном случае ножа, исключает возможность нанесения раны рукой покойной. Да и рана всего одна, чаще, если человек сам себя, то… — Лоудер спрыгнул со стула, прикрыл лицо убитой простыней. — Чаще множественные раны в доступных местах, не глубокие, так, поверхностные разрезы кожи, а здесь сквозная дырища.

— Значит, не сама?

— Исключено. — Лоудер развел руками, смущаясь, что не оправдал ожиданий лейтенанта.

Сатил направился к двери: собачья работа, а уж у Лоудера и вовсе ужас.

Будто оправдываясь, Лоудер крикнул в спину уходящему:

— Судя по потекам крови, она спала калачиком, на боку то есть, подобрав ноги, когда все произошло.

— Потеки крови? — Сатил замер. — На одежде? Она что, спала в пижаме?

— Нет, голая. Я говорю о следах крови на теле.

Сатил вздохнул: его раздражало, когда выяснялось, что люди спали голыми.

Сток отрицал убийство: нож ваш? Мой! Отпечатки на его рукоятке ваши? Мои! Вы его всадили в шею неизвестной?.. Молчание, и потом: она неживая была, понимаете?

Сатил скрипнул зубами, повернулся:

— Док, вы слышали, чтоб мужчины проводили ночи с неживыми женщинами?

Лоудер чувством юмора не отличался:

— Извращенцы, вы имеете в виду?

Сатил не стал объясняться, притворил за собой дверь: какие, к чертям, извращенцы! Самые обычные мужики, вроде этого Стока. Доктор Вейцман уже дал заключение, правда, предварительное: вменяем, никаких отклонений от нормы. Еще вместе посмеялись: кто же знает, что такое норма.

Сатил перебежал в кафе напротив, заказал бутерброд с креветками, сыром и овощами, бутылку безалкогольного пива, чашку кофе. Мисс Рэмптон нашла его, когда лейтенант дожевывал корочку в тминных зернышках, обильно политую горчицей. Глаза мисс Рэмптон выпрыгивали из орбит. Розовый ротик кривился.

— Он сказал… он сказал… этот Сток сказал, что…

Полгода назад… Сток сидит напротив Патрика Эмери. Сток плохует — отвергли в очередной раз. Конечно, ушла не первая привязанность Стока, не вторая и не третья, но… из числа малых, средних и больших романов Сток только три раза привязывался всерьез, и каждый раз его бросали. Второй раз — четыре года назад, едва оправился, и вот… Патрик пытался утешить, не хуже Стока понимая: попытки смягчить утрату никчемны, каждый съедает свою порцию дерьма в одиночку. Патрик говорит и говорит, Сток не слушает: рухнули шаткие построения, все возводилось на песке; Сьюзн ушла зло, выпалив обидные слова, не пощадив Стока, наслаждаясь его унижением; он не катался по полу, не скрежетал зубами, корчился внутренне; она видела его муки и радовалась, будто сейчас Сток возмещал сполна пережитое девушкой за полтора года их связи.

Патрик не играл в участие. Сток видел огорчение друга, но стена непонимания не истончалась, напротив, слова Эмери долетали издалека, становились едва слышны; чем больше пил Сток, тем быстрее бежала подогретая выпивкой кровь.

После ухода Сьюзн Сток жил как механизм: утром вставал, отправлялся на работу, возвращался с работы, ел — скорее заправлял себя горючим, — спал, не читал газет, не включал телевизор, редко подходил к телефону, дни походили на белые страницы книги без текста, похожие одна на другую пустотой.