Рехмира мог торжествовать — верховный жрец был так унижен, что принялся нервно поглаживать скарабей на своей груди.

— Твоё величество, я мог бы отправиться на войну, но кто тогда возглавит церемонии в доме твоего великого отца? И потом, жрецов, умеющих стрелять из лука и метать копьё, у тебя в войске достаточно. — Он метнул злобный взгляд на нахально улыбающегося Дхаути. — Великие мудрецы древности предписали каждому из нас заниматься своим делом.

— О да, божественный отец сегодня уже упоминал об этом, — подхватил Рехмира.

Тутмос громко рассмеялся и, махнув рукой, подошёл к убитому льву, которого наконец вытащили из тростников. Животное было громадное, шкура золотисто-песочного цвета блестела на солнце. Копьё, которым Тутмос поразил льва, сломалось, и его обломок торчал из груди животного, как огромная заноза. Наклонившись, Тутмос выдернул его, и кровь зверя ручьём хлынула из раны.

— Я боялся, что рука моя ослабела, — сказал Тутмос, повернувшись к Дхаути, — но она всё так же верно служит мне. В этом заслуга Джосеркара-сенеба и твоя, — добавил он, обращаясь к Рамери. — Кстати, отчего я уже несколько дней не вижу Джосеркара-сенеба?

— Он нездоров, твоё величество, — сказал верховный жрец. — Пять дней назад он почувствовал себя плохо во время утренних жертвоприношений, и с тех пор он не выходит из дома. Вчера приехал его сын, и я боюсь, что…

— Жаль! — Тутмос нахмурился. — Сейчас же, как только вернёмся во дворец, справьтесь о его здоровье и доложите мне немедля! А ты, Рамери, сегодня вечером можешь быть свободен. Я знаю, как ты любишь Джосеркара-сенеба.

— Да вознаградят тебя боги за твою доброту, твоё величество! — сказал побледневший Рамери, склоняясь перед фараоном. — Поистине, нет в целом мире человека великодушнее тебя!

Тутмос улыбнулся, довольный похвалой, хотя она и исходила из уст его собственного раба. Он повернулся, чтобы сделать свите знак собираться и готовиться к обратному пути во дворец, но тут на дороге показалась колесница, несущаяся во весь опор. Один из царских вестовых, едва дождавшись, пока остановятся кони, спрыгнул на землю и бросился к фараону, который вдруг побледнел и, словно в бою, положил руку на висевший у пояса меч.

— Твоё величество, да будешь ты жив, цел и здоров, боги послали тебе великую радость! О божественный фараон, возлюбленный сын Амона, радуйся — новое солнце взошло на небосклон Кемет! Её величество Меритра, да живёт она вечно, только что разрешилась от бремени сыном. Поистине, такого богатыря ещё не бывало! Божественные отцы говорят, что царевич силён и крепок, что сила его прибывает с каждым мгновением, что знамения при его рождении были самые благоприятные. Твоё величество, повелитель Обеих Земель, во дворце ждут тебя, все сердца объяты радостью, все благословляют появление на свет долгожданного царевича…

Тутмос стоял, словно окаменев, положив руку на меч, только грудь его вдруг начала вздыматься от учащённого дыхания. Он осмотрелся кругом, улыбнулся, но как-то слабо и смущённо, как будто до него не дошёл ещё истинный смысл происшедшего. Потом повернулся и быстрым шагом пошёл к колеснице, но по пути ещё раз бросил взгляд на поверженного льва. И тогда засмеялся громким и радостным смехом, какого давно уже никто не слышал от него, засмеялся, запрокинув голову к небу, воздев к солнцу руки, ещё испачканные кровью льва.

— Вот лучшее знамение, вот путь для царевича Аменхотепа! Вот мой первый подарок сыну, которому покорятся все львы Кемет, Куша и Ханаана! О великий Амон, солнце, золотое солнце зажёг ты в моей груди и разогнал ночную тьму! Славьте, славьте царевича Аменхотепа, сына Тутмоса, славьте здесь, над поверженным львом! Сегодня каждый из вас получит неисчислимые награды, сегодня несметные сокровища будут возложены к престолу владыки богов! Держи этот обломок копья, верный Рамери! Этим копьём поражено моё прошлое и моё несчастье!

Молча, широко раскрытыми счастливыми глазами смотрел на фараона Рамери. Ведь вместе с радостью фараона вспыхнула и его надежда, которую и он, и Раннаи почти похоронили в своей груди. И только мысль о нездоровье Джосеркара-сенеба тёмной тенью скользнула по сердцу, помешав ему ликовать безраздельно.

— Спи, мой дорогой, спи… Тебе нужно уснуть.

— Нет, моя дорогая Ка-Мут, нет… Пока могу, хочу наглядеться на тебя.

— Я уже стара, а красивой не была никогда.

— Разве мы любим только красоту в жене и матери своих детей? Я думал, что ты мудра, моя Ка-Мут.

— Я всего лишь бедная женщина, Джосеркара-сенеб, бедная глупая женщина. Я ничего не понимаю в мире, если боги призывают тебя и оставляют меня одну на земле. Зачем жить мне, старой и никчёмной? А твоя жизнь нужна Кемет, нужна его величеству.

— Не говори так. Я оставляю тебе Инени и Раннаи, они добрые и почтительные дети, оставляю тебе внуков, детей Инени, и ещё того маленького дикого зверёныша, чьи зубы и ногти причиняли тебе так много огорчений.