А на столах чего только не было: белый хлеб, пироги со всякой всячиной, разная лесная дичь, жареная рыба в сметане, крепкий мёд, пиво, солёные грибы... Венеды словно домой попали. А для росов-сарматов нашёлся даже кумыс. Зато о вине здесь ведали лишь понаслышке: греческие купцы заходили только к сарматам.

Хозяева, оказывается, хорошо знали о подвигах Ардагаста, даже о недавних его победах в мордовской земле. Они дружно хвалили мужество росов и при этом жаловались на свою судьбу.

— Когда-то владели нашей землёй и защищали нас скифы, такие же храбрые, как вы. Тех великих воинов давно нет, а нас все обижают — сарматы, аргиппеи...

— Аргиппеи? — удивился Хилиарх. — Аристей и Геродот говорят, что это племя — самое мирное и справедливое на свете и потому считается священным и разбирает споры всех племён.

— Геродота я не знаю, — развёл руками Акмар. — Аристей был великий шаман, но жил давно. Аргиппеев четыре века назад покорили сарматы. Осели, перемешались с ними, даже имя их переняли. Теперь аргиппеи тоже воюют верхом, ходят в набеги. А у нас конная дружина совсем маленькая. И царя вовсе нет.

Ядыгар вдруг вскинул гневный взгляд на колдуна:

— Хочешь сказать, что удмурты — трусы? Или плохие воины? Нет! Был у нас царь Кондарат. Сильный: вместо двери избу каменной плитой закрывал. Одного сарматского царя той плитой убил. Второго за ней в плену держал. У третьего жену похитил, а самого утопил в Ра-реке. — Голос молодого воеводы звучал гордо, глаза возбуждённо сверкали.

— И сам утонул вместе с ним. А второго царя пришлось обменять на наших пленных. Еле Чеганду тогда отстояли, — спокойно проговорил Идна.

— Назови тебя царём, Ядыгар, возгордишься, начнёшь в набеги ходить. А это большой грех — учили нас скифские жрецы, — так же спокойно, хотя и наставительно, произнёс Акмар.

— Скажите лучше — боитесь, что царь выше вас в племени станет, — сказал воевода и взглянул на Ардагаста, явно ища у того поддержки.

— Не мне указывать, кто здесь выше, — покачал головой Зореславич. — Мне подвластны семь племён, и в каждом — князь и старейшины. А выше всех в племени — само племя. Оно выбирает и старейшин, и князя, и меня, царя. Оно же и прогнать может.

— Трудно, верно, собрать семь племён, чтобы прогнать тебя, царь? — прищурился Идна.

Ардагаст не нашёлся что ответить. Царём его поставило вече двух племён — росов и венедов-полян, остальные признали его власть кто мирно, а кто не совсем. А низложить Солнце-Царя, которому сами боги вручили Огненную Чашу Даждьбога-Колаксая... Многим этого хотелось бы. Например, его двоюродной сестре Саузард, дочери убитого им царя росов Сауаспа, и её мужу Андаку. Только вот лесовики не захотят снова быть рабами росов, как при Сауаспе. А росы такого славного и удачливого царя ни на кого не променяют.

— Мы, удмурты, люди тихие, мирные, терпеливые. Зачем нам великие цари и великие войны? — благостным тоном проговорил Акмар.

— Затем, что сами себя защитить не можем! — резко произнёс Ядыгар. — На нас аргиппеи идут, и сарматов на помощь позвали. А всё из-за того, что в нашем святилище на реке Танып нашли труп аргиппея. Будто бы мы его в жертву принесли.

— Не могло того быть! — заколыхал мощной бородой Акмар. — Такая жертва приносится только при самой тяжёлой беде. И жреца для неё могу назначить лишь я, верховный шаман. И приносят её всем племенем: каждый пускает стрелу или бьёт ножом. А тут никто ничего не знает...

— И что же это за бог такую жертву принимает? — спросил Вышата.

— Кереметь, брат Инмара, творец всего зла.

— Так ты что же, чёрный волхв? — с неприязнью взглянула на благообразного чародея Лютица.

— Я волхвованию учился от самого Инмара. Вот его знаки, его духи, — с достоинством ответил тун, указывая на свой венец. — Но говорить могу и с Кереметем и со всеми двенадцатью кереметями.

— Богам Света и Тьмы один жрец не служит. Разве этому вас не учили скифские жрецы Ормазда-Папая? — в упор спросил шамана Вышата.

— Я и не служу богам. На то есть жрецы. Я только узнаю волю богов. — Акмар вздохнул. — Инмар добр, так добр, что только добро и делает. Ему можно даже не молиться — всякому даст по справедливости. А Кереметь зол, суров. Чтобы его умолить — большие жертвы нужны.

— И о чём же вы его молите? Чтобы у соседей скотина передохла? — дерзко усмехнулась Милана.

— О злом молятся Кереметю одни ведуны, — замахал руками Акмар. — А мы — только о добром. Чтобы голода не было, засухи, мороза, чтобы скотина не переводилась... Инмар сильный, Кереметь сильный, мы слабые. Всего боимся: хлеб не уродит, скотина пропадёт, степняки с набегом придут...

— Наша нурская земля победнее вашей будет. Только мы не такие робкие, как вы, — усмехнулся в усы Волх Велеславич.

— Вы — люди-волки, мы — просто люди, — возразил шаман.

— Будь мы все храбры, как царь Кондарат... — заговорил Ядыгар.

— ...Нас, может, и вовсе уже не было бы. Видели пустые городища в лесах между Волгой и Вяткой? — сказал Идна и, переглянувшись с колдуном, торжественно обратился к Зореславичу: — Царь росов! На небе сильный Инмар, под землёй — Кереметь, на земле — ты. Защити нас, удмуртов, и мы дадим тебе столько лучших мехов, сколько сам захочешь.