Выразительные финские черты ее лица словно озарялись светом глаз, сочетавшим житейский ум с вековой мудростью. Иван при виде ее, казалось, забывал все, будь то станок, работа или собеседник. Она, знающая силу своего влияния на мужа, все время улыбалась, никогда не повышала голоса, не совершала лишних движений, и вообще — держалась аристократкой, причем — без малейшей наигранности. Когда она уходила, притихал шум станков и многочисленные глаза рабочих провожали ее.

Иван чувствовал, что ему завидуют, но никогда не опускался до ревности. Наоборот, при виде взглядов, устремленных на жену, он весь подбирался, и глаза его начинали лучиться гордостью.

Пару лет проработали мы в одном цехе, когда общий кризис, прокатившийся по стране, добрался и до нашего завода. Началось сокращение производства, один за другим стали закрываться участки, за ними — целые цеха, в том числе и наш… Мне посчастливилось оформить перевод и вместе со станком перебраться в другой цех. Иван же, не дожидаясь перемен к лучшему, написал заявление об уходе.

С тех пор больше десяти лет мы не виделись, если не считать пары мимолетных встреч на улице. Я слышал, что он охраняет какую-то платную автостоянку, затем — работает сантехником в одном из ЖЭУ… И наконец судьба вновь свела нас на одном предприятии и в одном цехе. На том же заводе, который я за эти годы «обошел по всем диагоналям» и на который он вернулся, почуяв (как он сам сказал) некоторые тенденции к стабильности.

Более года работали мы теперь бок о бок на токарном участке. И, естественно, помня о прошлом, очень быстро сдружились (тем более что на участке нас было всего двое). Теперешние отношения уже не ограничивались работой: зачастую после смены, особенно в конце недели, мы шли куда-нибудь в рюмочную, где любили посидеть за кружкой пива или стаканом портвейна.

До сегодняшнего вечера мне казалось, что годы нисколько нас не изменили. Иван, как и прежде, балагурил на разные темы, легко переходя с одной на другую, много рассказывал и продолжал блистать эрудицией. Теперь его занимало устройство проигрывателя компакт-дисков и плоского жидкокристаллического монитора. Он по-прежнему интересовался всем на свете, особенно новинками техники и принципом их устройства.

— Десять лет назад подумать нельзя было, что видеомагнитофоны так быстро сойдут со сцены! — рассуждал он, бывало. — А сегодня кажется, что DVD — навсегда. А глядишь, через несколько лет и дивидишки станут музейной редкостью. Хотя с другой стороны — вряд ли: информации на них много, и хранятся диски лучше, чем кассеты.

Очень переживал он за статус Плутона — чем стоит считать его в свете новых астрономических открытий. Ностальгическая любовь к девятой планете соседствовала здесь с признанием объективных причин разжалования ее в ранг астероидов.

— И все ж я оставил бы как есть, — говорил он. — Ведь открывали его именно как планету! Да и большой он все-таки для астероида. Или пусть так и будет: планета-астероид Плутон — двойной статус, вроде двойного гражданства!

Меня по-прежнему поражало, насколько интересны ему такие проявления природы, которые никого не волнуют и никаким образом не влияют на жизнь. А ему, похоже, было интересно говорить именно со мной как раз потому, что я, в отличие от других, его слушал и даже временами высказывал свое мнение.

— Ты вот говоришь, что в дальний космос человек скоро полетит, а я с тобой не согласен. Не скоро еще случится качественный скачок, при котором эти полеты будут иметь смысл! А пока — людям и на земле мышиной возни достаточно, чтобы деньги на ветер бросать! — как-то горячо (отчасти — под действием вина) кричал он мне. — А все равно ты — единственный, кто со мной спорит. С сыном пробовал как-то про космос говорить: а у него одни НЛО да пришельцы на уме. О работе, правда, серьезно думает. Хочет делом заняться. Молодец он у меня…

Почему-то именно это короткое замечание о сыне всплыло сейчас в памяти. Эдакий заоблачный полет, плавно сошедший в пешую шоссейную прогулку. Блеск в глазах, резко уступивший место дымчатой пелене, азарт, сменившийся безразличием. Я внезапно почувствовал, насколько одинок Иван в жизни. Дети выросли и отдалились. Жена? Здесь тоже что-то было не так, как прежде. Я не раз видел Нину в последнее время и мог утверждать, что она все еще привлекательна, несмотря на годы. «Молодые — все хорошенькие. А красивая женщина и в 50 будет красивой», — сказал как-то он 15 лет назад. Теперь я был с ним согласен, хотя ничего подобного он больше не говорил…

Он не прочь был поговорить о женщинах, и, как я понял, имел неплохой «послужной список». Несколько раз интересовался моим мнением по поводу супружеской неверности. Странным образом я, женатый в третий раз, оказался в этом вопросе для него почти что гидом. Я рассуждал, а он слушал, временами задавая вопросы, но не споря. Под вино тема как-то лилась сама собой, и я не замечал того, что со всей очевидностью вставало перед глазами теперь, когда я лежал, уперев взгляд в третью полку, и покачивался в такт идущему поезду.