Кроме детского крика и воздушных шаров над парком летал приятный на запах дымок.

– Я ужасно голодная, - сказала Даша, слегка подергивая меня за руку.

– Это мы сейчас исправим. Пойдем.

Пробравшись глубже в парк, я остановил взгляд на мангальщике, лицо которого вызывало некоторое доверие. Цена была не по-христиански высокой, но отступать и скупиться в глазах Даши я не собирался. Впрочем, мангальщик христианином и не был.

С тарелочкой шашлыка мы разместились на лавке, стоявшей дальше всех от сцены, с которой молодежный ансамбль исполнял песни тридцатилетней давности, и я предъявил солнечному свету первую бутылку вина. Вино я благоразумно откупорил дома, заткнув потом поплотнее пробку обратно.

– Думаешь, стоит пить у всех на виду? Да еще из бутылки?

– Не вижу ничего такого.

– Ты не будешь шашлык?

– Нет. Я позавтракал хорошо. А ты ешь. С вином будет замечательно.

– Попробуй хоть кусочек.

– Хорошо.

– Ты какой-то хмурый сегодня, - она оценивающе глянула на меня, а потом сделала небольшой глоток из бутылки.
– Последний раз в Москве ты был таким же. А потом пропал надолго.

– Я не пропадал, ты меня просто не искала.

– Раньше тебя не нужно было искать.

– Меня и сейчас не обязательно искать.

– Почему ты такой? Ты не рад, что я приехала?

– Прости. Твой приезд не имеет к этому никакого отношения.

– Тогда не говори со мной так, что я чувствую себя виноватой.

Я постарался вздохнуть как можно более выразительно.

– У меня плохо идет работа над романом. Но ты в этом не виновата.

– Тогда выпей вина, и, если хочешь, расскажи мне.

– Не хочу. Рассказывать не хочу, а вина выпью с удовольствием.

Ее колени казались такой правильной формы, четко очерченными, слегка заостренные книзу, и отсутствие колготок делало их еще более привлекательными, поэтому я не мог удержаться. Она задумчиво слушала бодрую самодеятельность на сцене, прижавшись щекой к мягкому плечу моего пиджака, а я аккуратно, но уверенно, поглаживал шелковую кожу ее ноги, отодвигая платье все выше. На третьей или четвертой песне моя рука, очевидно, поднялась за пределы дозволенного, и Даша меня остановила.

Она чуть приподняла голову и задала вопрос, который было удивительно услышать.

– Когда ты пишешь - это сложно?

– Иногда это чертовски сложно.

– Иногда?

– Почти всегда. Но пишу я ради тех моментов, когда становится легко. Если тебе легко - можно написать очень много. И ты пишешь, не отрываясь, чтобы успеть больше, пока не стало опять тяжело.

– А сейчас тебе тяжело?

– Тебе правда это интересно?

– Зачем бы я спрашивала? О чем ты писал, пока тебе не стало тяжело?

– О людях, которые говорят друг с другом так, словно играют в игру.

– Как мы с тобой?

– Не знаю. А в какую игру мы с тобой играем?

– Мне кажется, мы просто пытаемся добиться друг от друга определенных слов.

– Каких, например?

– Может, я хочу услышать "я тебя люблю". А каких слов ждешь ты - не знаю.

– Как насчет слов "ты меня любишь?".

– Ну нет, думай лучше, - она легонько шлепнула меня по колену.
– К тому же, ты ведь мне все равно этого не скажешь.

– Не скажу. Да ты и не нуждаешься в таких признаниях.

Даша убрала голову с моего плеча и выпрямилась.

– Глупый ты. Пойдем и выпьем чего-нибудь еще, иначе я воспринимаю твои слова слишком серьезно. Только сначала я хочу прокатиться на той карусели!

Тени в парке стали длиннее, и солнце приобрело оранжевый оттенок оттого, что стало клониться к закату и скоро оно встретится с горизонтом. Деревья были покрыты фальшивым золотом. Люди были покрыты фальшивым золотом. Уже знакомый мангальщик, заговорщицки улыбавшийся мне, тоже был покрыт этим фальшивым солнечным золотом, но нас было сложно обмануть. Откуда-то из-под прилавка он налил нам в пластиковые пивные стаканы жидкость цвета граната, которая пахла как паркетный лак.

– Мне кажется, что это гораздо романтичнее, чем пить пино-нуар на веранде дорогого ресторана. Именно дешевый алкоголь дает почувствовать близость, родство душ. Почувствовать сопричастность, - Даша попробовала сделать большой глоток, но поморщилась.

– В тебе говорит излишняя любовь к Ремарку. Хотя, нужно отдать ему должное - он не дурак был смешать ром с портвейном.

– Ты знаешь, я, пожалуй, больше не буду, - сдалась Даша после второй попытки проглотить вино и протянула мне свой стакан.

– Даже я вряд ли его осилю.

Мы окропили урну красной жидкостью, словно принесли жертву Вакху. Сделали мы это без всякого сожаления.

Я накинул Даше на плечи свой пиджак с грубо зашитой подкладкой и пятном краски на рукаве, и самому мне стало чертовски зябко в этот августовский вечер. Мы решили, что непременно нужно выпить еще, поэтому вышли из парка и направились через площадь к продуктовому магазину. Я бы с большим удовольствием взял бутылку коньяка, но это было бы негуманно по отношению к Даше. Тем не менее, мы не прогадали - вишневая настойка оказалась почти такой же вкусной, как ее губы, но, наверняка, не шла ни в какое сравнение с тем, что притаилось внизу.