К четырём утра казино начало пустеть. К тому времени как из него вышли румыны, Бонд уже сидел вместе с Матисом в его взятом напрокат «Пежо» и наблюдал за парадным входом. Все четверо появились на пороге торжественно, словно страдающие запором владельцы похоронных бюро, вместе с девушкой сели в лимузин с затемнёнными стёклами и укатили.

Спешить было некуда. По словам Памелы, Влачек — любовник неторопливый и раньше чем через час спать не ляжет. Выждав некоторое время, Бонд с Матисом двинулись за ними следом. Подъехали к их вилле, припарковались в укромном месте и стали ждать. Ближе к пяти на вилле погасли огни, а в десять минут шестого открылась её задняя дверь. Бонд вышел из автомобиля и, стараясь всё время оставаться в тени, подошёл к ней. Появившаяся на пороге девушка передала ему предмет, взяв который, он тут же вернулся в автомобиль. Через три минуты они с Матисом уже были у дома Альфонса Дюверже. Огни его горели, и хозяин ждал. Бонд передал ему очки. «Сделаем всё в лучшем виде», — пообещал Альфонс.

Всё прошло быстро и чётко. Не было ещё и шести, а Бонд с Матисом уже вернулись на виллу румын. В задней двери вновь появилась девушка, и Бонд отдал ей очки. Он надеялся, что Дюверже был мастером своего дела.

Сентябрьские субботы в казино были одними из самых праздничных. В попытке сохранить престиж заведения, Де Лессеп пытался привлечь в него самых богатых посетителей Ривьеры. Когда Бонд подъехал к казино, вокруг него уже стояло много дорогих автомобилей, здание было освещено прожектором, а над водами залива гремел салют. Бонд спросил себя, кто будет ему радоваться — он или румыны.

Игорные залы были переполнены, крупье выполняли чудеса скорости, передвигая карты и фишки. Группа богатых южноамериканцев, сопровождаемых своими жёнами в роскошных платьях, делала ставки. «Погодите, сейчас румыны придут», — подумал про них Бонд.

Но румыны запаздывали. Часы показали уже четверть первого, а их всё не было. Неужели заподозрили? Внезапно Бонд осознал, что если это так, то его карьере конец. С уже потраченными им деньгами Мэддокс с Уайт-холлом разберётся, а вот сам Бонд себе провала не простит.

И в это время приехали румыны. Обычная канитель началась. Влачек, как и водилось, занял своё почётное место. После секундной паузы стартовала игра. Бонд внимательно следил за своим противником. Впервые он увидел, как взяв карты, тот колеблется. Вместо привычной механической игры он сделал паузу. И проиграл.

В зале тут же раздался заинтересованный гул. Крупье, с побледневшим лицом, вновь сдал карты. На сей раз Бонд увидел, что у Влачека дрожит рука. Всё же румын сохранил самообладание и высоко поднял ставку — так, как делал это всегда. По щеке его скатились капельки пота. Он повернул свои карты. семь! Но у Бонда было восемь. Тогда Влачек вспотел окончательно и поднял ставку ещё выше. И вновь проиграл.

Дальше произошло нечто непредвиденное. Румын вцепился в свои тёмные очки и сдёрнул их с себя. Впервые Бонд увидел его глаза. Они смотрели прямо на него и были полны страха. Влачек попытался встать со своего места, но стоящий позади него Матис положил руку ему на плечо. «Сидите, господин, — сказал он, — игра ещё не закончилась».

Бонд достал из кармана свои очки, в которые Дюверже вставил линзы из очков Влачека. Карты вновь были перетасованы, и Бонд наконец понял причину побед своего противника. На рубашках карт были отчётливо видны блестящие царапины цифр их номинальной стоимости. В этом и заключалась суть трюка под названием «Ясновидец».

Бонд продолжил игру и играл до тех пор, пока все лежащие перед румыном фишки — стоимостью в пятьсот тысяч фунтов — не оказались на его стороне. И только после этого Матис разрешил Влачеку подняться. Но и это было не всё. Заключительный этап имел место на втором этаже — в кабинете Де Лессепа. Все четверо румын были вызваны туда. Разбор проходил в присутствии Джеймса Бонда, Рене Матиса и представителей охраны казино. Матис настаивал на том, что этот случай должен стать достоянием общественности, но Де Лессеп был против. Он сказал, что это всё-таки Монако, а не Франция. Подобная реклама для такого маленького государства могла привести к нежелательным результатам. В конце концов сошлись на том, что румыны возвращают в казино большую часть выигрыша и подписывают бумагу, что больше ни в одном казино мира они не появляются. Во Францию же им вообще въезд закрыт — об этом уже позаботится Матис.

Когда вопрос был улажен, румыны спустились по центральной лестнице здания и покинули его навсегда. Бонд также спустился вниз и послал Эспозито сообщение об успешном завершении задания. Когда он вернулся, чтобы выпить с Матисом, его руки кто-то коснулся, и повернувшись, он увидел, что это была высокая яркая блондинка.

КОГДА БОНД РАССКАЗЫВАЛ историю с «Ясновидцем», чувствовалось, что делает он это с удовольствием, и в голосе его сквозила лёгкая ностальгия по тем далёким временам.

— Итак, — завершил он, — мне приятно думать, что когда-то я спас банк Монте-Карло.

— И это действительно оказалось полезным для британской Секретной службы? — спросил я. — В смысле того, как задумывал это Мэддокс?

Бонд рассмеялся.

— И да, и нет. Шпионский мир тогда был не таким, как сейчас. Была в нём доля фарса и нестандартных комбинаций. Сейчас всё это мне кажется своего рода игрой, но тогда я относился к происходящему вполне серьёзно. К слову, мы все к этому так относились, и Мэддокс особенно. Он любил планировать подобные дела и получать удовлетворение в случае успеха. На следующую ночь после выдворения румын он прибыл в Монте-Карло, и Де Лессеп организовал для нас ужин — и какой ужин! Матис тоже был там, равно как и представители туристического бизнеса Монако. Я пришёл на вечер с Памелой, а Мэддокс — с местной актрисой. Поражение румын действительно способствовало повышению престижа всей Службы, и это произошло как раз в тот момент, когда она больше всего в этом нуждалась. Конечно, у нас появились друзья в казино, которые при случае помогали нам, кроме того, нас стало уважать французское Второе бюро. С Матисом, как вы помните, мы всегда были в приятельских отношениях. Но сказать, что успех этого задания стал и моим личным успехом, я не могу. В какой-то степени я думаю, что расплачиваюсь за него до сих пор.