Было не похоже на Бонда заниматься такого рода самоанализом. Сомнение в себе никогда не было чертой его характера. Мне было интересно узнать, что кроется за этой его фразой.

— Расплачиваетесь чем? — спросил я.

— Тем, что никогда не смогу быть обычным человеком.

— А вы хотели бы им быть?

— Конечно. Теперь я это понимаю, но уже поздно что-либо менять. Я такой, как есть, и ничего с этим не поделаешь. И зная себя слишком хорошо, понимаю, что другим быть уже не смогу. Это моя жизнь — я завербован для неё. Да, я жду этого чёртова вызова в Лондон, но на самом деле я дорого отдал бы за то, чтобы просто пожить спокойно. И в некотором смысле, во всём этом виноват Мэддокс.

— Только он один? Вы можете противопоставить ему себя и сказать, что вы сами непричастны к сложившейся ситуации?

— Туше! Конечно, причастен. Признаюсь, я был трудным подростком, и Мэддокс не мог этого не видеть. Он манипулировал мною, вот и всё. — Бонд усмехнулся, показав свои крепкие зубы. — Да, он дал мне то, что мне было нужно, но. на самом деле он просто наслаждался ситуацией, сукин сын.

Мы засиделись. Кофе в чашках остыл, официанты стали накрывать столы для ужина.

— Поехали, прокатимся, — предложил Бонд. — Здесь недалеко есть автомобиль моего друга. По дороге расскажу вам обо всём подробнее, и может быть, вы лучше поймёте меня.

Автомобиль, о котором говорил Бонд, был белым «Роллс-ройсом Корниш». Он находился в гараже ниже отеля. Когда Бонд выехал на нём на улицу, я увидел, что его правое заднее крыло было помято, а через весь корпус проходила солидная царапина. На переднем пассажирском сиденье лежал махровый женский халат и ещё женские солнцезащитные очки в золотой оправе.

— Бросьте их назад, — сказал Бонд.

Он повёл расслабленно и уверенно, но в стиле его вождения чувствовалось скрытое презрение к этому автомобилю.

— Жаль, что «Роллс-ройс» превратился в очередной символ статуса для богатых американцев, — сказал он.

— Вам не по вкусу эта машина?

— Чересчур уж она роскошна. Последний нормальный автомобиль, который произвела эта фирма, был «Сильвер Рейт» 1953 года. Один такой с кузовом от Мюллинера — и это было бы нечто.

Было типичным для Бонда жаловаться на роскошь, пользуясь ею.

— А каковы ваши любимые автомобили? — спросил я.

— Конечно, старый добрый «Бентли». Автомобиль должен быть частью тебя, отражением твоего характера.

Мы свернули на Блэк-Хол-Лейн. Океан был ярко-синим, а остров удивительно красивым. Остановившись у форта Святой Екатерины, Бонд со знанием дела принялся рассказывать мне о пиратах и о каперах. И ещё о нынешней гибели фауны острова.

— То же и с Европой, — добавил он. — Не могу не испытывать ностальгию по старому миру. Да, в нём было много всего. Но им можно было и наслаждаться, если у вас были деньги и немножечко свободы. У меня было и то, и другое. Итак, как я уже говорил, мне было семнадцать, когда я с успехом выполнил своё первое задание. Меня официально зарегистрировали в Сикрет сервис, и я получил своё назначение на станцию «П» (Париж) во Франции. Благодаря моему первому опыту, а также юности и успеху у женщин, одни коллеги стали называть меня «Казино Бонд», а другие — «Наш молодой альфонс». Не очень приятно. Возможно, они мне завидовали, но так или иначе я старался не обращать на это внимания. Я был одиночкой. Мэддокс был единственным человеком, которому я доверял. Я подчинялся непосредственно ему, и всё время был очень занят. Для того чтобы не было подозрений, Мэддокс настоял на том, чтобы я продолжил своё обучение в женевском университете. 1938-ой ещё не закончился. Для богатого молодого студента жизнь там была нетребовательна, и фрау Нисберг с радостью приняла меня обратно. Конечно, я уже не был прежним мальчиком-непоседой, каким она меня помнила. Повзрослевший и возмужавший, я превратился в самостоятельного человека. Не было больше пьяных ночных посиделок с однокурсниками, не было и лыжных заездов, доказывающих, что я крут. Я стал более спокойным, более швейцарским, что ли. Одевался элегантно, курил заграничные сигареты, из-за которых весь мой дом пропах, как бордель. Машину держал в гараже герра Нисберга, расположенном сразу же за магазином. Иногда я уезжал на ней на несколько дней, а иногда и на несколько недель. Фрау Нисберг, наверное, думала, что у меня появилась какая-нибудь богатая и любвеобильная поклонница, и со стороны это действительно могло так показаться: ведь мой телефон порой звонил прямо посреди ночи, а когда фрау Нисберг заходила в мою комнату на следующее утро, то находила её совершенно пустой. Когда же я возвращался небритый и не выспавшийся, то её вера в то, что в этом виноваты женщины, лишь укреплялась. Она думала, что они не дают мне нормально учиться, хотя я учился — работе шпиона. Если бы герр Нисберг рассказал фрау Нисберг о том, что как-то он заметил три аккуратных округлых отверстия в одной из дверей моей машины, то она, наверное, пришла бы в ужас. Однажды после нескольких недель отсутствия я какое-то время был прикован к постели, и навещал меня доктор, которого она никогда раньше не видела. Увидев пятна крови на моей одежде, она посоветовала мне быть осторожнее. Я, в принципе, и был осторожным, ведь именно это и помогло мне выжить. Мэддокс сказал, что постепенно я становлюсь профессионалом.

— И в чём же заключалась ваша работа в тот период? — спросил я.

— Обычная агентурная рутина — курьер или связной. Курсировал по Европе, узнавал новые маршруты. Например, как попасть в Г ерманию через Страсбург или в Италию через Симплон. Несколько раз проходил и в Испанию через Пиренеи — минуя таможню.

— А прикрытие?

— Разное. Иногда — английский студент, изучающий иностранные языки с целью последующей работы в Министерстве иностранных дел, а иногда и просто богатый молодой англичанин на отдыхе, катающий в своём «Бентли» какую-нибудь красотку. Последнее, конечно, было предпочтительнее.

— Это было для вас хорошей школой?

— Несомненно. Мэддокс преподавал мне Европу — не в смысле туризма, а в смысле опутывающей её шпионской сети. Я научился общаться с полицейскими разных уровней — когда подкупить, когда обмануть, а когда и скандал устроить. Также я обучился навыкам маскировки. И ещё во мне появилось это. шестое чувство. Инстинкт самосохранения. Не знаю, как именно он работал, но спасал меня постоянно.

«Конечно, иначе бы мы с вами сейчас не беседовали», — подумал я.

— А что маскировка?

— Ничего сложного. Изменяются лишь несколько главных, узнаваемых особенностей человека. Конечно, мне было проще в том плане, что с ранних лет я знал языки и имел опыт общения с уличными компаниями, приобретённый ещё в Египте и во Франции. Фактически я просто продолжал своё детство. Манипулировал действительностью — так, как делал это в Итоне — будучи наполовину в обществе и наполовину против него. Своего рода привилегированный аутсайдер, тщательно планирующий свои приключения таким образом, чтобы избежать каких-либо эмоциональных сложностей.