Шрифт:
Свобода дернул за рычаг. Несущие винты взвихрили воздух. Аэробус грузно поднимался ввысь, пока школа, видимая в окошки, не превратилась в квадратик крытых дерном крыш с пыльным двориком посередине. Вместе с ней уменьшились и бревенчатые дома поселка Анкер, а затем и вовсе слились в небольшое пятнышко в обрамлении трех блестящих нитей. Ибо здесь две речки, Быстрая и Туманная, сбегавшие с запада, с отрогов Кентавровых гор, сливались в Императорскую реку. Пейзаж внизу был зеленый, с металлическим голубым отливом. По берегам тянулись темные массивы лесов, прореженные светлыми проплешинами полей, где боролась за жизнь посеянная фермерами кукуруза и рожь. К северу лесные чащобы сгущались; на юге вздымались горы — все более крутые и скалистые, до самой Геркулесовой гряды, окаймлявшей горизонт.
Приближаясь к осеннему равноденствию, Рустам делил свой 62-часовой период обращения почти поровну между днем и ночью. Солнце стояло, клонясь к закату, над Кентавровыми горами, обагряя снежные вершины и покрывая склоны непроглядной мглой. По земле тянулись гигантские тени. Оно было чересчур большое, это солнце, слишком яркое и слишком красное; оно ползло слишком медленно по слишком бледному голубому небу.
По крайней мере так считали колонисты, выросшие на Земле. Новое поколение, вроде первоклашек в аэробусе Свободы, находило и солнце и небо вполне нормальными. Для них Земля была не более чем словом, уроком истории, звездой, которую родители называли Солнцем. После семнадцати лет, проведенных на Рустаме — да нет, черт возьми, десяти земных лет! — Свобода чувствовал, что его память о материнской планете начинает тускнеть.
— Ну, погоди, училкин любимчик! Разнюнился, разорался, сопли распустил! Погоди, завтра я до тебя доберусь!
— Прекрати, Фрэнк! — прикрикнул Свобода.
Де Смет заткнулся, одарив его злобным взглядом. В густой атмосфере Верхней Америки с давлением, более чем вдвое превышающим земное над уровнем моря, звуковые волны распространялись настолько громко и ясно, что дети так и не научились выделять звуки из шумового фона, хотя этот фокус для их родителей был естественным, как дыхание. Свобода то и дело улавливал ребячий шепот, не предназначенный для его ушей.
Глядя в зеркальце заднего вида, он заметил, как Дэнни съежился в кресле и замер в горестном одиночестве. Черный прилегающий костюм выделял его из толпы детишек не меньше, чем статус первого экзогенного ребенка, переступившего школьный порог. Одежда на других детях тоже была грубой, если судить по земным стандартам, но родители по мере сил старались разнообразить расцветку или фасон. Старый Джош Коффин, очевидно, почитал это грехом не меньшим, нежели счастье. Свобода не мог понять, почему Коффины одними из первых усыновили экзогенного малыша: то ли потому, что Тереза никак не могла зачать, то ли потому, что Джошуа счел своим долгом взвалить себе на плечи еще одно бремя? Сразу после усыновления Тереза забеременела и стала рожать одного за другим. Но Дэнни это не принесло облегчения: вместо товарищей по играм он обрел в лице братьев и сестер ревнивых соперников.
Бедный мальчишка. Но совать свой нос в семейные дела на Рустаме было не принято. Пока ребенка не обижали в открытую, приемные родители имели право воспитывать его как считали нужным, не опасаясь вмешательства ни официальных, ни частных лиц. И все же... Я мог бы посоветоваться с Сабуро. Просто посоветоваться.
Свобода сосредоточил внимание на управлении. Маршрут менялся ежедневно — дети учились в три смены, по пять часов каждая, — чтобы по возможности справедливее распределить время, потраченное на дорогу от школы до дома. Аэробус приходилось вести, руководствуясь сложным узором наземных ориентиров и не забывая о воздушных потоках. При таком давлении даже легкий порыв ветра бьет как бешеный.
В который раз уже незанятая часть сознания Яна отметила взаимосвязь явлений. Старый Торвальд Анкер с его поговоркой «нет ничего несущественного» пришел бы в восторг от того, как она подтверждается на Рустаме. Взять, к примеру, хотя бы связь между экологией и школьными аэробусами. Поскольку местная флора на плато практически несъедобна, колонисты вынуждены выращивать земные растения. Но поскольку экологическая среда, необходимая для этих растений, еще неустойчива (один из примеров тому — здешний вирус, который поражает азотсвязывающие бактерии, живущие в симбиозе с земными бобовыми), урожаи пока что скудны, и, чтобы прокормить одного человека, приходится засевать много гектаров. Поэтому большинство колонистов становятся фермерами и живут изолированно посреди огромных угодий. И поэтому они не могут обойтись без воздушного транспорта — все еще столь немногочисленного и дорогого, что им владеет вся колония сообща, — как только им нужно выехать за пределы доступного лошадям расстояния. В особенности это касается перевозки детей в школу и из школы. И поэтому опять-таки пришлось возложить обязанность вождения школьного аэробуса на людей типа Свободы, то есть не фермеров. А это обостряет конфликт между профессиональными группами.
Свобода порой сомневался, а не подгнила ли уже та свобода, за которой они все сюда примчались.
Дэнни всегда попадал домой последним, каким бы маршрутом ни шел аэробус. Коффины жили дальше всех, рядом с Расщелиной. Свобода посадил машину на площадку Коффинов, и Дэнни молча прошел мимо него к выходу.
Услышав шум посадки, на крыльцо вышла Тереза Коффин с ребенком на руках. Еще одна малышка, недавно вставшая на ножки, цеплялась за ее юбку. Ровный солнечный свет милосердно окрашивал волосы Терезы в бронзовый цвет. Она исхитрилась помахать им рукой.
— Привет! — сказала она. — Заглянете на чашечку чаю?
— Нет, спасибо, — ответил Свобода, высунувшись из окна. — Джудит ждет меня дома.
Тереза улыбнулась ему через двор — голую утоптанную землю с единственным раскидистым дубом:
— Свадебные хлопоты?
— Она по уши занята стряпней, шитьем и Бог знает чем еще, — кивнул Свобода. — Я обещал ей помочь передвинуть мебель до ужина.
— Передайте Джудит, что я привезу обещанное печенье рейсовым аэробусом от Штейн-Лейка. Мне хотелось бы испечь побольше, но... — Она неловко махнула рукой. У Коффина было уже пятеро отпрысков, включая Дэнни, и шестой на подходе.