Тоно долго стоял, не в силах сделать ни шагу. Потом он подошел и, подняв с земли талисман, поцеловал его и повесил себе на шею. Теперь талисман был на его груди, там, где билось сердце.

На пути домой моряки из команды «Брунгильды» заметили, что с госпожой Сигрид за время жизни в Хорватии произошла перемена. Неужели на нее так подействовало решение ее брата Карла Бреде не возвращаться в Данию? Двое или трое матросов по-прежнему были убеждены, что госпожа Сигрид по ночам спускается по веревочному трапу в море и плещется в волнах. Но собственными глазами никто из команды этого не 6идел, большинство матросов не разделяли подозрений и уважительно отзывались о глубоко благочестивой женщине. Госпожа Сигрид молилась вместе со всеми и была на корабле самой набожной и истово верующей. Она часами простаивала на коленях перед образом Пречистой Девы, и порой из ее глаз катились слезы. Вместе с тем, госпожа Сигрид утратила былую надменность и важность, и скоро все на корабле полюбили ее за сердечную доброту и сочувствие, с которым она слушала рассказы людей об их горестях и заботах. Для иных матросов она со временем даже стала духовной наставницей.

Капитан Асберн долго колебался, прежде чем решил поднять парус: опасно было выходить в море поздней осенью. Он вел корабль очень осторожно и по возможности старался держаться невдалеке от берегов, чтобы при перых признаках надвигающейся непогоды «Брунгильда» могла укрыться в ближайшей гавани. Поэтому плавание затянулось. «Брунгильда» пришла в Данию лишь в канун Рождества, Зато плавание было благополучным, на долю моряков выпало меньше невзгод, чем можно было ожидать в это время года.

В день святого Адама около полудня «Брунгильда» достигла Копенгагена.

Узнав о ее приходе, начальник порта немедленно отправил гонца известить о прибытии корабля Нильса Йонсена.

Редкие снежинки падали с хмурого серого неба на землю. Воздух был мягким и сырым. По улицам города между стенами, галереями, под арками и плотно занавешенными окнами лишь изредка проезжали кареты. Однако сочившийся из-за закрытых ставен свет, дым над крышами, запахи праздничных кушаний, смех, пение, веселые голоса — все свидетельствовало о том, что люди готовились встречать Рождество Христово. Праздновали его двенадцать дней, которые озаряли огнями мрачную темную зиму, словно большая яркая свеча, зажженная в черной пещере.

Дорожная грязь хлюпала под копытами мулов, на которых ехали женщина и мужчина. Впереди шли двое факельщиков, обутые в высокие ботфорты и вооруясенные. Пламя потрескивало и металось под ветром, рассыпал искры, которые вспыхивали, как звезды, но сразу же гасли под снегопадом.

— У нас остается совсем мало времени. До твоего дома уже близко.

Сейчас у нас есть возможность поговорить обо всем начистоту, но очень коротко, — сказала женщина. — А весь разговор займет, пожалуй, не один день. — Она задумалась. — Нет, годы нужны, а то и целой жизни может оказаться мало, чтобы понять все до конца.

— У нас с тобой она есть! Целая жизнь вместе, — ответил счастливый Нильс.

Она крепче сжала поводья.

— Нам будет нелегко. Прежде всего, само начало… Я очень боюсь. Что я скажу Ингеборг? Как скажу, какими словами? Помоги, надо что-то придумать, нельзя нанести ей такую рану, от которой она не оправится.

Нильс покраснел.

— Я совсем о ней забыл.

— Не укоряй себя. Радость так легко превращается в себялюбие. Когда-то и я умела о многом забывать.

— Эяна!

— Дагмара.

Нильс перекрестился.

— Как я мог забыть о чуде, произошедшем с тобой? Прости, Господи, меня грешного.

— Да, будет нелегко, — снова заговорила Дагмара. — Тебе придется опекать меня больше, чем обычно опекают мужья жен. Ведь и плоть и разум мной наполовину унаследованы от морского царя.

— Но другая половина в тебе святая. И потому меня ждут суровые испытания.

Нильс улыбнулся, и в его улыбке вдруг промелькнуло что-то от прежнего наивного паренька, матроса с когга «Хернинг».

— Никогда не говори так, — жалобно попросила Дагмара. — Ты еще не знаешь, какая я. Вспыльчивая, упрямая, нет во мне женской кротости и терпения, хоть я и очень стараюсь стать лучше. Но я никогда не предам твою любовь, Нильс. — Дагмара коснулась его руки.

Нильс взял ее за руку и внимательно, серьезно поглядел в глаза. В них отражались тускло-желтые огни факелов и мерцающие снежинки. Он тихо спросил:

— Ты правда любишь меня, Дагмара? Я знаю, что я тебе нравлюсь.

Никакого права требовать большего у меня нет. И все же…

— Я твоя, если ты этого хочешь, — искренне и честно ответила Дагмара.

— Мое сердце тебе еще предстоит покорить. Но я молю Бога, чтобы тебе это удалось. И буду всеми силами помогать тебе в этом.

Ингеборг Хьялмарсдаттер, уроженке Ютландии, было лет тридцать с небольшим. Ранней весной она приехала в Хорнбек, маленький рыбачий поселок на северном побережье Зеландии. Из Копенгагена можно было доехать сюда верхом за один день. Она заранее прислала в Хорнбек людей, которые подыскали и приобрели на имя своей госпожи хороший дом, обставили и оборудовали его всем необходимым. Жителям поселка они сказали, что хозяйка дома вдова, состоятельная дама, решившая приобрести дом в тихом поселке, чтобы иногда приезжать сюда отдохнуть от шумной городской жизни, ей, дескать, нравится жить среди простых людей, таких же, какой и сама она была до того как вышла замуж за богатого человека.