— По-моему, нам следует это сделать, — сказал Бродерсен. Ровным голосом Джоэль напомнила ему — удивление пело и бушевало внутри голотевтической личности:

— Видишь ли, это, без сомнения, работа Иных.

«Чинук» летел.

Видеоэкраны в кают-компании выключили. Никто не помнил, кто первым предложил это сделать, но не было никаких споров. На экранах в своей уже забытой яркости сменялись изображения незабытых шедевров человечества — Перикла, мавзолей Шах Джахана, картин Хокусая, Моне, изваяния Фидия и Родена, и так далее, негромко пела музыка, но немногие обращали на это внимание.

Поскольку на корабле не хватало людей, было принято, что после еды все свободные от вахты помогают квартирмейстеру и ее помощнику быстро убрать со стола. Поэтому Филипп Вейзенберг оказался рядом с Кейтлин по дороге от раковины.

— Похоже, ты сегодня вечером приуныла? — спросил он. — Что случилось? Быть может, я сумею помочь?

— Спасибо, ничего, — отвечала она, изображая улыбку. — Так, настроение… прихоть.

— Отнесись к этому внимательно, моя дорогая. Изоляция от человечества — невзирая на все величие окружающего, делает нас все более и более беззащитными — от самих себя. — Он почти приложил губы к ее уху. — Ты помогла мне пережить скверную ночь. Я не забыл этого. Позови меня, когда потребуется.

— Ну… — она схватила его за руку. — Тогда давай отойдем в сторонку и поговорим.

Они отправились к нему в каюту. Вейзенберг включил «Лебединое озеро» — спектакль, записанный на Луне сотню миллионов тысячелетий назад, просто чтобы оживить комнату. Ни алкоголя, ни марихуаны, она отклонила его предложение выпить чаю. Спокойно усевшись в кресло, он смотрел, как Кейтлин расхаживает по каюте.

— Да, ты сказал правду, — сказала она. — Мы действительно отрезаны от людей, и мелочность, свойственная нашей породе, овладевает нами, превращая в запертых в клетке обезьянок. Я только что поняла это, потому что сюда мы летели от великолепия к великолепию. А в этой гробнице Творения до меня наконец дошло — столько всего случилось, — неужели мы действительно будем винить себя, когда обезумеем? Дома, при любой малой беде у нас есть закаты, восходы, леса, холмы, горы, перешейки, ласточки или просто город, мир, полный таких же, как мы, людей, куда мы можем пойти и заняться делами. Здесь же, в металлической оболочке, мы можем только смотреть, следуя за болотными огоньками, ведущими нас в никуда… Нет, хуже того, потому что болотный огонек может завести нас в истинную трясину, в холодную воду, ржавые тростники, где будут квакать лягушки; а потом, когда мы утонем, вода примет нас и сохранит для потомков, чтобы они нашли наши тела и дивились им через тысячу лет.

— Значит, и ты? — отвечал он. — И ты тоже хочешь повернуть назад? Никто не рассчитывает найти здесь дом… но чтобы новую землю? Кейтлин, у нас на это нет даже шанса.

— Ох, я это знаю. И у нас еще есть впереди звезды. К тому же… Земля… и Деметра не являются единственными живыми мирами. Я могу с восторгом умереть на Дану среди певцов и танцоров.

— Мы не можем вернуться даже туда. Мы не сможем попасть назад, просто обратив наше передвижение. И у Джоэль нет всей информации и тех основ, которые необходимы, чтобы точно рассчитать траекторию.

— Все это я знаю. Но мы можем вернуться во время, когда Галактика была еще жива, правда?

Кейтлин некоторое время расхаживала взад и вперед. Яркие фонтаны прыгали под тягучую музыку. Наконец она встала перед Вейзенбергом и потребовала ответа:

— И что, по-твоему, мы должны сделать?

— Идти вперед, — отвечал он. — Пока это необходимо или пока мы способны двигаться.

— В слабой надежде когда-нибудь найти лоцмана, способного привести нас домой, к Солнцу?

— Да. — Из своей сдержанной худобы он поглядел на всю полноту ее отчаяния и сказал:

— Кейтлин, мне кажется, я понимаю, в глубине души ты согласна со мной. Мне намного легче принять такое решение. Я не дитя просторов Земли и небес, а инженер. Машина столь же естественна для меня, как дерево или дождь. Пространство было всегда моей любовью… пространство, звезды и мечта об Иных… конечно, Сара и дети были важнее, но, черт побери, лишь продолжая идти вперед, мы можем вернуться к ним, а там победим мы или проиграем… кажется, я начинаю впадать в сентиментальность.

Кейтлин остановилась и поглядела на него. Он шевельнулся, посмотрел по сторонам и сказал расстроенным голосом:

— Кейтлин, ты не была бы так расстроена, если бы не пыталась разделить с Дэном тяжесть его груза. Зачем тебе это?

— Он поддерживает дух всего экипажа, — отвечала она.

— Не имея истинного представления о том, насколько полагается на твои силы?

— Ты преувеличиваешь, Фил. Но пока я способна поддержать его, жизнь мою, и, наверно, для этого и существую.

Почти с потрясением:

— И как могла сказать подобное столь независимая личность?

— Почему бы и нет? Разве он поступил бы иначе, если бы я оказалась в таком положении?

Вейзенберг молчал, обратившись взглядом к палубе, а потом поглядел на нее и сказал:

— Ну хорошо. Это не настолько уж отличается от отношений, которые существуют — существовали — между Сарой и мной. Но, Кейтлин. Если ты пожелаешь расслабиться, просто выпустить управление из рук, помяни вслух Ирландию, или что захочешь, и я буду рядом.

…Она пожелала ему спокойной ночи; но скоро они устроились рядышком, не только разговаривали и разговаривали, он столько же, сколько она, пусть время от времени в голосе Кейтлин звучали слезы.