То же самое чувствовала и она — только еще сильнее, чем он. Высвободившись из его объятий, она обернулась и дрогнувшим голосом сказала удивленному фермеру:

— Элиас, дорогой, какой невероятный сюрприз. Это мой жених, Дэниэл Смит. Мы не рассчитывали встретиться перед праздником, он путешествовал. Но боги оказались к нам благосклонны, прости меня, пожалуйста, если можешь! Я вернусь назад, если захотят высшие силы, и тогда спою для вас.

Мужчины пожали друг другу руки и обменялись неловкими вежливыми фразами; Кейтлин подобрала свой инструмент и потянула за рукав Бродерсена. Оба забрались в машину, и она тронулась вперед. Даукантас некоторое время смотрел им вслед, а потом поднял свой рог и созвал скот.

На небе светили полторы луны. Феб еще не так далеко опустился за горизонт, небо оставалось фиолетовым, а не черным, и на нем уже искрились редкие звезды. Из всех созвездий лишь Медея и Ариадна уже явились во всей красе. Сестры-планеты, Афродита и Зевс, горели двумя свечками, светилось три небольших облачка. Серебро просачивалось через верхушки деревьев и растекалось по земле, охваченной прозрачными сумерками. В бреши, разорвавшей стену леса, виднелась гора Лорн. Фонариками перепархивали факельницы. Десятки тысяч хористок надсаживались в траве; засев среди стебельков и листьев, они призывали самцов. Чирикал звездостриж, возле пещеры хрустально журчал ручей.

Кейтлин привела сюда Бродерсена по охотничьей тропке, после того как он остановил машину. Дэн прихватил с собой походный набор, и в том числе нагреватель с топливной батареей, который позволил уютно согреть убежище. Спальные мешки на маллитовых ковриках сделали ночлег комфортабельным. Но они не стали спать. Сперва обменялись шутками, приготовили и съели обед. А потом… тоже не спали.

К рассвету она приподнялась на локтях, чтобы лучше видеть его. Пещера выходила на запад, и лучи Персефоны прямо попадали в нее, сделав неожиданно яркой белизну тела Кейтлин: Дэну даже казалось, что он видит, как розовы ее соски. Он потянулся рукой к ласковой тяжести, и они сами легли в его ладони. Кейтлин склонилась к нему для поцелуя и замерла.

— Мой любимый, мой дорогой, жизнь моя, — едва не пела она. — Если у меня были слова, которыми я могла описать то чудо, которое вижу в тебе, люди помнили бы меня, когда забудутся Сафо и Катулл. Но даже сама Бригит не овладеет подобной магикой.

— О Христос, как же я люблю тебя, — проговорил он хриплым от любви голосом. — Как долго мы не встречались? Три года?

— Чуть больше. Я тоже считала месяцы с того момента, когда впервые поняла, что ты сделал с моей душой, и вот наконец мне представился еще один шанс быть с тобой.

— А я думал, что для тебя это просто новое приключение. Но ты уже переубедила меня. Не только своим восхитительным телом и жаром постели, но всем, что составляет тебя.

— О, я была бы на седьмом небе от счастья, если бы не те новые трудности, что привели тебя сюда. Дэн, мой Дэн, но все равно я благодарю твоих врагов за эту малость. Я не надеялась встретить тебя до осени.

— Но если бы ты задержалась в Эополисе…

Она тряхнула головой, светящиеся локоны колыхнулись, закрывая ее лицо.

— Нет, — отвечала Кейтлин совершенно серьезно, — мы ведь уже давным-давно все обговорили? Незачем обманывать Лиз и себя самого. Ты ведь любишь ее, и обязан любить. Я и сама люблю ее, и никогда не осмелюсь по собственной вине опечалить ее. Остается лишь надеяться, что она одаряет меня своей дружбой не только из чувства долга, ведь она, безусловно, знает о том, что связывает нас с тобой, хотя при мне никогда не говорила об этом.

Кейтлин села и, обняв колени, поглядела вдаль на посеребренные заросли.

— Кроме того, я лишена ее способностей, не знаю чисел и не организована, а потому не способна участвовать в твоих авантюрных предприятиях, — проговорила она. — А я умею быть паразитом. Трудиться день за днем за одним и тем же столом — работа не для меня. Я попала в перелетные птички с того часа, когда родилась. — И довольным голосом исправила себя:

— Ой, я совсем расчувствовалась: как может родиться птица?

Дэн уселся возле нее скрестив ноги.

— Наверно так, как вылупляется из яйца идея, — предположил он.

— Ага, — быстро отвечала она. — Видишь ли, Эйнштейн долго высиживал собственную идею, — ему даже носили еду и табак в гнездо, — пока наконец однажды яйцо не лопнуло и крохотная теория относительности не выглянула наружу — мокрая и голенькая, а потом бедолаге пришлось то и дело заталкивать в клюв малышу длинные извивающиеся уравнения, и в итоге жалкий птенец превратился в большого красивого петуха — общую теорию относительности, — и тогда квантовой механике пришлось соорудить для него подходящий насест.