Изабель Марино шла по извилистой пыльной дорожке, спрятавшейся между пышными кустарниками пряного лаврового листа, запах от которого разносился по всей округе. Этот манящий аромат всегда ассоциировался со сладкой победой, овациями и восхищением, которыми сотни лет назад не скупясь делились древнеримские зрители со своими победителями. Это варварство, именуемое гладиаторскими боями, Изабель всегда считала той частью истории, которую никогда не расскажет своим детям.

В отличие от ее отца.

При мыслях о главе семейства девушка со скрежетом сжала челюсть и пошла быстрее, громко топая кожаными сапожками по тропе и поднимая в жаркий воздух пыль.

Легкий бриз, доносящийся со стороны моря, ласкал ее загорелое и обветренное лицо. Оно так не походило на изнеженные маслами лощеные лики других дворянских детей здешних итальянских земель.

— Белла, Белла! — донесся до ее ушей мальчишеский баритон, едва успевший переломиться и немного огрубеть. Синьорина невольно улыбнулась от сокращенной формы имени, окатившего приятной волной уверенности и расслабленности. — Это катастрофа, вам нужно срочно вернуться в поместье.

— И что за срочность? — усмехнулась она, покосившись на мальчишку, чьи огромные синие глаза превратились в чайные блюдца.

— Вы же прекрасно знаете, что сегодня приезжает дилижанс с гостями из Испании, которые сообщили о своем визите полгода назад. Ваш отец оторвет мне голову!

— Тем не менее, Джозеппе. — Она выхватила у мальчика из рук снасти и, подняв их вверх, победно потрясла в воздухе. — Ты принес их сюда. И, надеюсь, очистил червей?

— Очистил. — Опустив голову, Джозеппе передал банку своей хозяйке.

— Я бы сделала это сама, если бы не тот домашний арест, которому подверг меня отец.— Она закатила слегка раскосые глаза цвета жженого сахара к небу, вспоминая это чудовищное заключение ее вольной натуры в стенах родного дома.

Повернув за угол, двое молодых людей устремили взгляды в бесконечно голубой горизонт, обрамленный острыми серыми горами и нависающими над морем кипарисами. Изабель с наслаждением втянула в себя бодрящее амбре морской соли и фрезии, которое немедленно обволакивало легкие и успокаивало, оставляя все невзгоды Беллы позади.

Теперь, когда она стояла на краю земли, подставляя лицо ветру и морской стихии, она могла побороть что угодно: и нравоучения отца, и попытки матери сделать из нее настоящую синьорину, и угрозу замужества, которая словно дамоклов меч на тонком конском волосе нависала над ее буйной головой. Перед ней, словно шелковое полотно, растянулись необъятные просторы, богатые всеми оттенками синего и заставлявшие затаить дыхание в предвкушении чудес. Они растворяли все путы, которые окутали ее серой повседневностью и скукой, норовя привязать к земле и уничтожить Изабель ядовитым одиночеством.

— Когда-нибудь, Джозеппе, я обязательно уйду в море. — Девушка выпрямила спину и, расправив плечи, устремила взгляд в точку, где небо соприкасалось с водой. — Я оставлю свое бремя на земле и навсегда окунусь в свободу.

— Я мало представляю себе это, синьорина, — грустно отозвался ее спутник, с тоской поглядывая назад. — Наше состояние под влиянием Испании все ухудшается, и если вы не выйдете замуж за юного маркиза, ваша семья будет разорена. И вновь напоминаю, Белла, что они приезжают сегодня, а значит, синьор Марино захочет видеть вас в поместье до обеда.

— Не хочу об этом ничего слышать, мой друг, — итальянка вздернула подбородок и, взмахнув снастями в воздухе, направилась вниз, к тому самому месту, где неделей раньше рыбачила.

Мелкие камни от ее уверенных шагов скатывались вниз, поднимая клубы пыли и заставляя невысокого Джозеппе кашлять и отплевываться. Изабель махала руками, чтобы удержать равновесие на своем извилистом пути и ни в коем случае не выронить драгоценный инвентарь, который она намедни выменяла у жителей деревни на искусно сделанные серьги.

И чем ближе Белла приближалась к своей цели, тем ярче становился аромат водорослей, выброшенных на берег при недавнем шторме, и разгоряченного чистого песка.

До ее слуха тут же донеслось влажное звучание морской воды, волнами ласкающей старый деревянный причал, к которому изредка приплывали рыбацкие шхуны здешних торговцев рыбой. Причал жалобно скрипел прогнившими досками, но все равно стоял, как верный соратник, встречая каждое буйство морской пучины.