Наверное, не следовало быть его так сильно. Она почти пожалела об опрометчивом гневе вчера вечером и позволила себя увести, больше не вырываясь и не прекословя.

Они поднялись по витой лестнице и оказались в небольшой светлой комнате, окна которой выходили на реку Уир, открывая во всем великолепии равнину перед замком.

Здесь Годрик выпустил Эмер, и она потёрла запястье, смятое его пальцами, поджимая губы и всем видом показывая, как недовольна мужем.

– Может, объяснишься?
– спросил Годрик, становясь против окна и складывая руки на груди, подобно статуе короля Кнута, прославившегося жестокими походами на южан.

– Мне? Объясняться?
– фыркнула Эмер.
– С чего бы? Может, это тебе надо объясниться? По какому праву ты таскаешь меня за собой, как нашкодившего щенка, почему ты разговариваешь с братом, как будто он - последний нищий в этом королевстве, почему...

– Я про прошедшую ночь, - сказал Годрик.

Эмер тут же уставилась в пол, чувствуя, как румянец заливает щеки.

– Слушаю, - повторил Годрик, и в голосе его появилась опасная мягкость.

– Ты сам во всём виноват!
– сказала Эмер, сжимая кулаки.
– Хочешь переложить вину на меня? Не выйдет!

– Обвиняешь меня?

– И только тебя!
– она выкрикнула ему это в лицо со всей страстью и обидой, на которые была способна.
– Ты вёл себя, как отвратительное, грубое животное! И я не понимаю, что сделала, чтобы заслужить это!

Он вдруг побледнел, но Эмер, охваченная праведным гневом, не заметила этого.

– Тебе было очень больно?
– спросил Годрик, пряча глаза.

– О да! Это было так больно, так унизительно, что я до сих пор не могу придти в себя!

На карниз окна села большая чёрная птица. Ворон. Эмер уставилась на него, вспоминая, хорошим или плохим знаком был его прилёт. Ворон разевал клюв и вертел головой, разглядывая людей в комнате. Порыв ветра сбросил птицу с карниза, и она полетела к реке, распластав крылья. Когда Эмер опомнилась, Годрик был уже у порога и застыл, как застигнутый при бегстве.

– Эта комната теперь твоя, - сказал он.
– Устраивай всё по своем вкусу. Если захочешь поселиться здесь и не заходить больше в спальню, я не стану возражать.

Он бочком протиснулся в двери, и Эмер осталась одна в пустой комнате.

– Я подумаю об этом, Годрик Фламбар!
– крикнула она запоздало, но гнев уже улетучился.

Личные покои! Не так уж и плохо. Она обнаружила маленькую кладовую и потаённые двери, выходившие в соседний коридор. И вид из окна был чудесный. Эмер распахнула решётчатые рамы, наслаждаясь высотой и простором. А ведь здесь можно устроить... комнату для тренировок! Места много, потолок высокий, и никто не услышит топота и грохота в этой части замка.

Эмер забегала от стены к стене, мысленно уже видя свои покои. Вот здесь будет стоять сундук с одеждой. Причем не с шелковыми платьями, а с простыми мужскими штанами и туниками, в которых легче всего орудовать деревянным мечом и перекатываться через голову, чтобы добавить гибкости костям. Пол нужно посыпать соломой, а посредине поставить чучело - мешок, набитый сеном, чтобы отрабатывать удары.

Скрип дверных петель и движение воздуха за спиной подсказали Эмер, что муж вернулся. Неужели решил извиниться за вчерашнее?

– И не жди, что я легко переменюсь, - сказала она.
– Ты нанёс мне страшное оскорбление, и я ещё подумаю, прощать тебя или нет.

– Какие громкие слова, - раздался приглушённый голос у самого её уха.
– А вы мастерица притворяться, леди Фламбар.

Эмер отпрянула, как будто рядом с ней заговорил сам хозяин преисподней. В комнату вошёл не Годрик, а епископ Ларгель. Сегодня на нём был не мирской чёрный костюм, а чёрная сутана, с красной вставкой-колораткой у горла. Выглядел он ещё более пугающе, чем в день свадебного пира.

– Если сейчас я услышу, что вы узнали то, что вам велено было узнать, - сказал Ларгель, проходя к окну и наглухо закрывая рамы, - я признаю, что милорд Саби разглядел в вас самую искусную шпионку Эстландии. Даже я поверил, что этой ночью ваш муж не храпел, как дровосек, а сделал нечто большее.

– Вам и это известно?
– спросила Эмер, гордо вскидывая голову, но сгорая от стыда, что епископ слышал её излияния спящему Годрику.
– Где же вы прятались? Под кроватью? Это методы нашей милосердной церкви - шпионить за мужем и женой?

– Имеете что-то против шпионов?

– Ненавижу их!
– пылко произнесла Эмер.

– Но вы - одна из них, - Ларгель обошёл вокруг девушки, словно изучая её с разных сторон.
– Одна из нас.

Эмер молчала. Ответить на это ей и вправду было нечего.

– Так вы узнали?
– снова пошёл он на приступ.

– Н-нет, - вынуждена была признаться Эмер.

Лицо епископа стало холодным и высокомерным, но губы насмешливо покривились.

– Поторопитесь, - сказал он перед тем, как уйти.
– Или мне придётся вас поторопить.