Шрифт:
Если она умерла — ее не мучают. Если она умерла — ей не страшно. Если она умерла, то больно только ему, ему одному, а Мэй ничего не грозит. Пракс без удовольствия и без горечи отметил у себя патологическое состояние сознания. Но у него отобрали всю прежнюю жизнь вместе с дочерью, его чуть не уморил голодом каскадный эффект, добивавший Ганимед, в него стреляли, он столкнулся лицом к лицу с нечеловеческой машиной убийства, его ославили на всю Солнечную систему как домашнего насильника и педофила. Все это — не причина сохранять рассудок трезвым. Да и не поможет ему здравомыслие.
В довершение всего страшно болело колено.
Где-то далеко-далеко, там, где еще существовали свет и воздух, что-то трижды прогудело, и гора свалилась с его груди. Приходить в себя было все равно что всплывать со дна.
— Эй, вы, — заговорил по системе общей связи Алекс, — будем считать это обедом. Даю пару минут, чтобы отлепить кишки от хребтов, и встречаемся на камбузе. У вас всего пятьдесят минут, не теряйте времени даром.
Пракс глубоко вздохнул, выдохнул сквозь зубы и сел. Все тело словно избили до синяков. Ручной терминал уверял его, что тяга — всего треть g, но по ощущениям было и больше, и меньше. Когда он перекинул ноги через край койки, колено влажно хрустнуло. Пракс стукнул пальцем по терминалу.
— Не уверен, что удержусь на ногах, — сказал он. — Что-то с коленом.
— Держись, док, — ответил ему голос Амоса. — Зайду гляну. Я здесь больше всего похож на медика, если не считать медицинского отсека.
— Главное — не припаяй ему чего лишнего, — посоветовал Холден.
Динамик умолк. Чтобы скоротать ожидание, Пракс принялся читать входящие. Длинный список не умещался на экране, но так со дня той передачи. А вот темы сообщений изменились.
«Насильники над детьми заслуживают мучительной смерти».
«Не слушайте ненавидящих вас».
«Я вам верю».
«Мой отец тоже делал это со мной».
«Обратись к Иисусу, пока не поздно».
Пракс не открывал писем. Он ввел в поисковик свое имя и имя Мэй. Семь тысяч найденных упоминаний. На Николу нашлось всего пятьдесят.
Когда-то он любил Николу — или думал, что любит. Он ничего в жизни так не хотел, как секса с ней. Он говорил себе, что тогда были хорошие времена. Они вместе проводили ночи. Мэй вышла из тела Николы. Он все никак не мог поверить, что это драгоценное, главное для него существо — часть женщины, которой Пракс, оказывается, совсем не знал. Он был отцом ее ребенка, но не знал женщину, которая записала то обвинение.
Он открыл программу записи на терминале, направил камеру себе в лицо и облизнул губы:
— Никола…
Через двадцать секунд он закрыл программу и стер запись. Что он мог сказать? Спросить: «Кто ты и кем меня считаешь?» Но Пракс не хотел слышать ответа на этот вопрос.
Он вернулся к сообщениям, перебрал имена людей, помогавших ему в поисках. С прошлого раза ничего нового не появилось.
— Эй, док! — в тесную каюту ввалился Амос.
— Извини… — забормотал Пракс, убирая терминал в держатель над амортизатором, — просто при последнем ускорении…
Он указал на свое колено. Сустав распух, хотя не так сильно, как он боялся. Пракс ожидал, что он раздуется вдвое против нормального, но противовоспалительные средства в крови делали свое дело. Амос кивнул и, упершись ладонью в грудь, опрокинул Пракса обратно в гель.
— У меня палец на ноге иногда выскакивает, — поделился он. — Суставчик-то крохотный, но как повернешь не под тем углом при разгоне — боль сучья. Попробуй расслабиться, док.
Амос дважды согнул и разогнул колено, проверяя, что в нем цепляет.
— Ничего страшного. Ну-ка, выпрями его. Вот так.
Амос обхватил лодыжку Пракса одной рукой, другой взялся за раму койки и медленно, неуклонно стал тянуть. В суставе расцвела боль, потом в глубине что-то влажно щелкнуло, и возникло тошнотворное ощущение, что сухожилия трутся о кость.
— Ну вот, — сказал механик. — Когда снова станем разгоняться, пристрой ногу поудобнее. Еще один вывих — и придется менять коленную чашечку, понял?
— Понял, — ответил Пракс и начал подниматься.
— Я чертовски извиняюсь, док. — Амос опять толкнул его на койку. — То есть у тебя был паршивый день и все такое… Но ты ж понимаешь…
Пракс нахмурился. Все мышцы лица ныли.
— Что такое?
— Вся эта чушь про тебя и малышку. Это же просто чушь, верно?
— Конечно, — сказал Пракс.
— Потому как, знаешь, иногда случается такое, о чем и не думал. Выдался тяжелый день, сорвался, знаешь? Или напился там. Мне, знаешь, по пьянке случалось такого натворить, что потом и сам не вспомню. — Амос улыбнулся. — Я к тому, что, если там есть хоть частица правды, хотя бы и здорово преувеличенная, нам лучше сразу знать, понимаешь?