И, так, 5 камер на каждом реакторе, одна из них запасная, она не в счет, 4 надо поставить в другое положение, получается, по две на брата. Будем меняться местами после каждой. Токи, которые должны идти через камеры, подсчитаны, всё, что нам будет необходимо, собрано, на ногах флотские ботинки на микропоре, потому что крышка реактора, как сковородка, раскалена до 300 градусов и кожаную подошву сандалей прожигает в момент. Мы готовы. Реакторы в установившемся режиме на мощности 50%, ПУ докладывает в ЦП о готовности, ревёт ревун, для БЧ-5 и химической службы объявляется боевая тревога. Все переключения в сети, изменение скорости хода ПЛ запрещены. Подойдя к переборочной двери реакторного отсека, нас встречает Вова Куракин, снимает с нас дозиметры и выдаёт другие, способные измерить лошадиные дозы облучения, несовместимые с жизнью.

Мы заходим в пустой реакторный отсек, потому что при 50% вахта из отсека убирается в смежный, снимаем печать и замок с СУЗовской, где находится вся аппаратура, открываем клеммник, где подключены камеры, мостим около неё миллиамперметр. Мы уже за биологической защитой, которая защищает центральный проход отсека, но не нас. Снимаем печать и замок с аппаратной, пытаемся открыть дверь, но хотя давления уже нет, её присосало, она присохла, и это удаётся не сразу. Юра уже откручивает клемму, в разрыв цепи подключает прибор, я начинаю поднимать первую, он корректирует, вверх или вниз. Ох и жарища, градусов 200, пот уже по пяткам, наблюдаю, чтобы не оказаться в зоне падения стержней аварийной защиты, упадут, как гильотина перерубят пополам. Ногу, которую на крышке, пора убирать, жжёт. Наконец-то первая установлена, выскакиваю оттуда, как ошпаренный. Юра уже восстановил разорванную цепочку и, разорвав следующую, прыгает в аппаратную. Я подключаю прибор и корректирую его, вверх, вниз. Сейчас он ногой, которая на крышке реактора ощущает, что под ней что-то живое, и ему хотелось бы заглянуть туда и посмотреть, там полыхает неумной силы огонь, просто слабое свечение, или вся эта жара выделяется в полной темноте. Никогда об этом не задумывался, пока не ступил ногой на крышку. Установлена вторая, Юра выскакивает оттуда. Я восстанавливаю цепочку второй камеры, разрываю третьей и прыгаю в аппаратную. Поднимая и опуская третью камеру по команде, краем глаза вижу камеру Туркина, потом руки и глаза испуганного насмерть Куракина. Самого его не видно, он за дверью. Он растянул меха, набрал того, чем мы дышим, и скрылся определять, сколько нам осталось жить.

Доложили на ПУ, что юстировка на левом реакторе закончена, там попробовали перейти на автоматическое управление, мы закрыли и опечатали двери, доложили на ПУ, что начинаем юстировку на правом реакторе и двинулись к носовой СУЗовской, где повторили то же самое, что в кормовой. Туда тоже прибегал Куракин с камерой Туркина. Окончив работу, мы вышли из реакторного отсека, Куракин снял с нас дозиметры и всю одежду, в которой мы работали, отправив нас в душ мыться, не выдав взамен ничего. Так, в чём мать родила, мы проследовали по отсекам в поисках одежды, чтобы закрыть свой срам. Мы закончили как раз перед обедом. После объявления отбоя боевой тревоги, сразу объявили, команде обедать. Мы привели себя в порядок, как могли.

Но я же видел испуганные глаза Куракина, он же лучше всех на ПЛ знает, сколько нейтронов и гамма-лучей летает по отсеку, а в инструкции по проведению юстировки он обязан взять пробу того, чем дышат находящиеся там люди. С какой целью он брал пробы. Мы и без него понимали, что находимся не в парке отдыха. В наших секретных тетрадях в обязательном порядке должна быть полностью законспектирована авария на АПЛ «К-19». Моя семья жила на ул. Корчилова, погибшего при ликвидации этой аварии, и не от поражения электротоком в результате нарушения правил техники безопасности, как обычно преподносится после гибели подводников на АПЛ. И, как выяснилось позже, погиб он сразу не один, а семеро, и ещё двадцать после возвращения в базу. Ну а те, кто потом, погибли, то от врождённой патологии. Если остальной л.с. АПЛ не знал и не догадывался, для чего на ПЛ предусмотрена специальная группа баллонов и с какой целью в аппаратных поддерживается разрежение, то для л.с. БЧ-5, начиная от матроса срочной службы, это никакой тайны не представляло. Находясь там, я пытался всё время контролировать своё самочувствие, вспоминая первые признаки заболевания. Потливость, там при 200 градусах не замёрзнешь. Бледность, как я её увижу у себя, и какая бледность в парилке, и ли Юрка должен смотреть на меня, когда я побелею, а я на него, так надо не торопясь, но побыстрее. Слабость, какая глупость. Головокружение, нет его. Рвота?

Придумали расщеплять ядро атома, а вот вынести клеммник КД-2-1 туда, где уже люди ходят, ума не хватило. Неужели с микродвигателями и сельсинами напряжёнка в стране, чтобы можно было передвигать эти камеры хоть каждый день непосредственно с ПУ. Ведь у науки, в том числе медицинской, вообще были сомнения, сможет ли человеческий организм находиться в таких условиях повышенного радиационного фона на АПЛ, а вот придумать таблетку, которую нужно принять перед такой работой, опять же ума нет. Уже через 10 лет после появления АПЛ поняли, наука ничего не смыслит, и не надо ничего усложнять. Все Приказы МО СССР об ограничении срока службы на АПЛ, выделения л.с. в группу риска, забыть и запрятать так, чтобы самим не найти. Единственное назначение АПЛ, доставить оружие к месту применения и применить его, а л.с. это дополнение к назначению АПЛ.

Мы прибыли в каюткомпанию, чтобы проверить, не пропал ли аппетит, это тоже первый признак заболевания. Аппетит не пропал. Юра, да мы же с тобой сталкеры. Все присутствующие, молча, изредка поглядывающие на нас, видимо пытались определить, что же в нас изменилось и в каком состоянии хозяйство после работы без свинцовых трусов. После приёма пищи подошёл Володя и пригласил нас в КРХП, куда я ни разу не заходил. Всё уже было готово для продолжения трапезы. Взяли на грудь по единой, нормально, даже очень хорошо. Но, откуда у него медицинский, Михаил Демидович шило-то выдавал ему через раз. О, хорошо живём. По единой, по единой, у хозяина голова уже начала опускаться, пора спрашивать. Володя, а сколько мы приняли. Неожиданно из глаз у него потекли слёзы. Не могу я сказать, не мо-гу, идите к командиру, у него секретный журнал, персональный, у него спрашивайте. На этом наше заседание закончилось, нам предстояло собрать всю волю в кулак, подняться на верхнюю палубу ЦП, почти у обезъянника, резко повернуть налево и скрыться незаметно в 5 отсек.

Мы были наивны, за нами наблюдали и пытались нелегально помочь нам связать и выбросить из организма всё разрушенное радиацией. Спирт, это единственное на тот момент народное средство, способное это сделать. И за это спасибо всем, особенно командиру ПЛ. У нас был ещё запас этого народного средства, правда, не такого вкусного, мы им бы воспользовались, но это выглядело бы по-другому. Через сутки мы с успехом ловили световых зайчиков в тёмной трубке. При возвращении домой у моряка срочной службы случился приступ аппендицита. Операции по удалению его в условиях АПЛ уже были, и прошли удачно. Поскольку у нас на борту находилось два хирурга, один из которых флагманский, в успехе операции никто не сомневался. В начале июня мы получили персональное радио о том, что у Довгуши родился сын. В честь такого события на столе в каюткомпании появился торт. Машу я тоже проводил в Крым рожать, возможно, она уже родила, хотелось надеяться на лучшее, всё же она находилась там у родственников, но как сообщить об этом мне, они, конечно, не знают, и я ни какого сообщения не ждал.

Мы незаметно прокрались через оба противолодочных рубежа, в назначенное время всплыли в надводное положение, собрали систему вентиляции для вентилирования отсеков в атмосферу, запустили вентиляторы и чуть не задохнулись от запаха тухлятины. Акулу в рубке потоком воды размололо на части, она протухла, моряки выскребли её, но от запаха ещё долго не могли избавиться. Мы ошвартовались у стацпирса в Большой Лопаткина, где нас встречали с оркестром, как заведено. Ещё не было верхнего КПП и автобусная остановка была напротив тыла Флотилии. На стацпирс можно было попасть беспрепятственно кому угодно. Жены с детьми, остававшиеся здесь, каким-то образом узнали не только о том, когда мы вернёмся, но и куда и к какому пирсу. Никто не знал, родился у меня кто-то или ещё нет. Я попросил Машу Зозулю, чтобы она послала телеграмму в Крым, и чтобы мне дали знать в Северодвинск до востребования. Мы не выводились, и БЧ-5 продолжала нести вахту по готовности №2. Остальные офицеры и мичманы побывали дома. На утро мы начали разоружаться, в первую очередь с ЯБП, потом загрузили оружие, которым должны стрелять и убыли в Северодвинск. Там не были выставлены ещё мишени, которые мы должны были разбить, мы зашли в порт, ошвартовались около законсервированных ДПЛ, и не выводя ГЭУ, стали ожидать, когда эти мишени выставят.