В отсеках нет глубиномеров, кроме ЦП, 1 и 10. Мы не могли знать, что корма у нас на глубине 0 метров, а нос на 100. Хорошо, что в этом месте глубина оказалась больше 100 метров. После всплытия и разборок в ЦП последовала команда из ЦП, киповца на мостик. Всё, мы погружаться уже не будем. Я поднялся на мостик во всеоружии, занялся розеткой. Поднялся на мостик Гершонюк, закурил сигарету. Предупредили мостик, что поднимается комдив Макаров. Тот поднялся, получил доклад от вахтенного офицера, повернулся к Гершонюку и с издёвкой, ну что, Майкл. Михаил Демидович промолчал, склонил чуть голову, изобразив на лице виноватую дурковатую улыбку. Я закончил эту розетку, опробовали выносной пульт, и спустился туда, где курят, и где ещё никого нет. Ох, и гадость эти папиросы. Только после третьей они уже не такие гадкие.

Вот и она, боевая тревога при проходе узкости, вот команда, швартовым командам наверх. Через прочный корпус слышно, как играет оркестр. Всем, не стоящим на вахте, наверх, построение на пирсе. 20 мая мы в родной базе. Перед глазами ещё это непредвиденное никем испытание ПЛ и ГЭУ, напоминающее, между жизнью и смертью может быть миг. Зам трясёт за плечи секретчика, с которым обитал все 45 суток в одной каюте, Слава, вставай, Юрасов на пирсе, где материалы по КВН. Поднимаюсь со всеми наверх, вот те раз, мы ошвартованы к левому борту плавбазы. Как будто вчера, а не 45 суток назад, мы отошли с этого места. Спускаемся с плавбазы на пирс под звуки оркестра, строимся около сходни, напротив уже выстроенных экипажей Дивизии. Только сейчас замечаю, что у нас у всех лица выкрашены землисто-серой краской, даже у Вовки Куракина, а он лицо кавказской национальности и у Цоя то же самое. На пирсе командующий Флотилией. Появляется на сходне командир в порыжевшей мятой шапке с позеленевшим крабом, хотя лето в разгаре. Этот краб на шапке длительно и терпеливо набирали руки командира, когда он ещё был лейтенантом. Эта рыжая шапка с позеленевшим крабом, похожая на лепёшку, будет спутником его во всех морских походах. Ей уготовано после службы самое почётное место в доме.

Старпом подает команду «Смирно». Командир, за ним зам под звуки марша спускаются на пирс, командир докладывает командующему о выполнении задания, о состоянии материальной части, здоровье экипажа и готовности, хоть сейчас, выполнить боевое задание. Следует поздравление экипажа, вручение жареного поросёнка. На этом ритуал встречи заканчивается, командующего увозят, экипажи разводят по прочным корпусам, мы, накурившись на пирсе, возвращаемся в свой корпус. Там, внизу, началась раздача презентов. Офицеры договорились, на боевой службе не надо подавать на стол в каюткомпании зернистую икру, положенную ежедневно на обед, и тарань, которую должны выдавать по рыбке через несколько дней. Этой икры на столе в блюдце наложено, наверное, чайная ложка на пятерых. Зато за время боевой службы накапливается по 2 баночки, 150 г. каждая. К тому времени эта икра в магазинах уже была редкостью и стала деликатесом. Раньше черную и красную икру продавали в любом городе и в каждом магазине на развес, кому какая нравилась, по цене, чуть дороже самой кеты. Я с детства был к ней равнодушен, и без всякого сожаления поменял эти 2 баночки на тарань, на 2 банки. Шоколадные плитки, выдаваемые к вечернему чаю, каждый хранил персонально, это был символ прожитого дня, как зачёркнутая дата в календарике. Это подарок детям, приводящих их в неописуемый восторг. Оставалось скомплектовать картинки на упаковках этих плиток и поменяться с теми, у кого скопилось много картинок, которых у тебя нет.

Идёт обмен и торг, но этот процесс, как символ окончания боевой службы. Этот процесс заканчивается объявлением состава заступающей дежурно-вахтенной службы. ГЭУ не выводится из работы, и л.с. БЧ-5 и химической службы продолжают службу в том же режиме, поддерживая мощность реакторов на минимально-необходимом уровне. Нам надо ещё разоружиться. Дополнительно к верхней вахте назначается вахтенный офицер. Личный состав срочной службы, кроме БЧ-5 и не задействованный на вахте, убывают в кубрик на ПКЗ, офицеры и мичманы, не вошедшие в состав дежурной смены, убывают в городок. Я на вахте. У меня дома никого нет, спешить некуда. Машу с Леночкой отправил в Крым ещё в апреле. Перелётные птицы весной прилетают на Север, жёны и дети, которые ещё не в школе, начинают улетать из городка на юг, чем раньше, тем легче с билетами. Сейчас конец июня, билетов на поезд, а тем более на самолёт, заполучить, это подвиг. Я на вахте, и меня это не волнует. Сейчас меня волнует совсем другое, мне, хоть не показывайся на пульте. С порога начинается одно и то же, Саня, иди к Гершонюку. Да не даст он мне ничего, он что не понимает, зачем я беру. Ну что ты, как красная девица. Он что, в лоб тебя ударит. Да, он и так перед выходом дал море этого, где оно это море. Саня, ну что ты упираешься, иди он в ЦП сейчас один, он уже сам созрел и ждет, когда ты придёшь. Да вы мертвого уговорите.

Беру посуду, маскирую её, как могу, продвигаюсь к ЦП. На турбине сидит Коля Пыпа, я прохожу мимо, изобразив деловой вид. Но это всё напрасно, у него на это дело дар ясновидения. Он мог в это время спать в каюте, и этот дар разбудил бы его, поставил на ноги и повёл куда надо. Захожу в ЦП, да, Гершонюк один. Подхожу к нему, Михаил Демидович, мне шила немножко надо, датчики ШПМ что-то мигают, да и мнемосхема уже требует. Нет, не дам, нет ничего, пусто. Товарищ капитан 2 ранга, я пойду сейчас и удавлюсь. Иди, давись. Поднимаюсь по трапу на мостик, тут же закуриваю, хотя ПЛ в базе у пирса, и на ходовом мостике, как бы, курить нельзя. Вот человек, как будто сам когда-то не сидел в этих креслах. Сам, небось, уже принял на грудь, ещё никто не смог определить по внешнему виду, сколько им принято. У него два положения, на ногах, или в отключке. Слышу его голос из входного люка, Гурьев, ты где. Спускаюсь вниз. Он обращается к появившемуся вахтенному ЦП, принеси верёвку, старший лейтенант удавиться собирается. Поворачивается ко мне, посуда с собой, так точно. Ползу за ним в его каюту. У него там целая цистерна из нержавейки, изготовленная за шило в Северодвинске и хорошо вписанная в шпации прочного корпуса. Он снимает шланг, наполняет мою тару, что-то записывает в тетрадке, я расписываюсь в ней, не вникая, что там написано и сколько, потому что все знают, у него на довольствии кроме нас ещё и штаб. Из всей БЧ-5 он имеет право выдавать шило только киповцам и электрикам. Захожу в 5 отсек, вызываю ПУ и докладываю, что над холодильной машиной небо ясное, что расшифровывается как, получено, готовьте закусь. Поднимаюсь на деаэраторную, не все же нести на пульт, надо оставить и другим двум сменам. Захожу на ПУ. Всё, наконец-то мы в родной базе, живы, здоровы. При возвращении уже домой ГЭУ проработала 1000 часов после ремонта, общая наработка парогенераторов уже составила 5500 часов. Следуя традиции, это сразу объявлялось по трансляции, и кок изготавливал очень большой торт.

На следующее утро мы покинули Малую Лопаткина и ошвартовались в Большой у стацпирса для выгрузки оружия. Через неделю, проведённую там в основном по готовности №1, мы вернулись обратно в Малую, ошвартовались третьим корпусом у плавпирса и стали готовиться к выводу ГЭУ из действия. После подключения ПЛ к плавучим зарядовым станциям была сброшена АЗ обоих реакторов, отключены турбогенераторы и начато расхолаживание реакторов. Хотя все штатные поглотители уже на нижних концевиках, тепловыделение в реакторах продолжается, и будет продолжаться по времени примерно столько, сколько он находился в работе. На пульте открывается дополнительная вахта из управленцев и киповцев для контроля над работой насосов и температуры первого контура. Что может произойти, если этот контроль убрать, я не знаю. Знаю, что это будет плохо.

Я освободился поздно, хотя в этот период солнце не заходит за горизонт. Мы уходили на боевую службу, когда все моряки были в форме №5, т.е. шинель, шапка. Сейчас была тоже фрма №5, но с белой фуражкой. Такое сочетание только на Севере. Ни на какой транспорт после 22.00 рассчитывать не приходилось, и я двинулся в направлении к дому. Не дошёл и до Большой Лопаткина, как ноги отказались нести моё тело. Из-за опустившейся в них свинцовой тяжести их невозможно было оторвать от земли. В чём дело? Я, проводивший всё свободное от занятий время в спортзале, прибегающий к финишу в одежде и с автоматом и подсумком для патронов в первой пятёрке после 5 км. дистанции кросса, вынужден сесть на землю в надежде, что ноги отдохнут, и я смогу продолжить путь. Прошло минут 15-20, и я смог продолжить движение. Интересно, впервые такое ощущение тяжести. Я же сразу после приёма вахты делал пробежку на месте в течении 15 минут до появления пота. Моряки в отсеках качали бицепсы, подтягивались до изнеможения, мы же все трое просто бежали на месте. Надо будет спросить, как у них.

С четырьмя вынужденными остановками для отдыха я, наконец, добрался до городка. Там кипела жизнь. Открытые окна, из которых проливается музыка, на улицах полно людей, как будто ещё не ночь. Движение одиночек и целых компаний. Смех, мат, здравицы, переносные магнитофоны, гитары. Может, праздник, какой? Да нет, будний день. Просто народ отдыхает, оттягивается, превратившись в город дураков. Женская половина городка появится здесь только к 1 сентября. Я иду по ул. Ленкома до пушки. Меня видят и знают, откуда я иду в шапке, и знают, что я несу в руках. В 15 шагах от стекляшки двухкомнатная квартира штурмана Архипенко, который сейчас живет в моей в Северодвинске, которую я так случайно нашёл, и так же потерял. Мы обосновались в одной комнате, в другой закрыты его вещи. Меня никто не ждет. Сейчас завалюсь спать, завтра рано вставать, как завтра, сегодня, и через 3 часа.