– Пакт, пакт…- презрительно скривился Мишка, - подтёрлись они этим пактом!

– Ясно, - внутри у меня всё сжалось от дурных предчувствий: начало войны! Что-то в памяти было, вот насчёт пакта вспомнил, а ещё что? Где я, до этого, жил? Кем был?

– Дальше что?

– Дальше, дальше, - опять покривился мой собеседник, - эвакуировали наш лагерь, поехали мы домой, нас и разбомбили.

– Это всё? Где наш дом? Куда идти?

– Идти на восток, наш дом в Москве.

– А сейчас мы где?

– В Беларуси.

– Почему так далеко?

– Откуда я знаю?! Отправили на всё лето. Может, чтобы домой не бегали?

– Как там было?

– Тебе было хорошо, ты же немец, меня били, - шмыгнул носом Мишка, - пока ты не заступился. Потом наоборот…

– Что наоборот?

– Когда узнали, что немцы напали, тебя хотели бить.

– И что?

– Да ничего, - пожал плечами мальчик, - Станислав Матвеич сказал, что мы все советские люди, и не должны между собой грызться, когда такая беда, но Колька Лещев всё равно сказал, что ты шпион.

– Да, - неопределённо сказал я, мало, что понимая, - куда катится мир. Что же нам теперь делать, Мишка?

– Как что? Идти домой.

– Дойдём?

– Конечно! Доберёмся до железной дороги, дойдём до станции. Помнишь, ребята в гражданскую всю страну объездили!

– Не помню, - признался я, - но пойдём. Не сидеть же здесь всю жизнь.

Мы выбрались из кювета на дорогу, пошли по обочине, более-менее целой.

Люди лежали всюду. Мне снова стало плохо.

– Ты что? – спросил Мишка, когда я покачнулся.

– Жарко, голова болит, - не признаваться же, что мне плохо от вида покойников. Особенно много было трупов детей.

– Славка, Гришка Тюрин, Серёжка Петькин, Лёшка Сапожников, а вот и Колька Лещев… - перечислял Мишка, а я удивлялся его хладнокровию, пока он не сказал, что это третий налёт, и они уже многих похоронили.

– Что же они, заразы, по детям, специально бьют? – сквозь зубы спросил я.

– Может, и специально, а может, сверху не видно, маленькие, или большие идут.

– У нас вещи были?

– Были, мы их потеряли ещё при первом налёте. Ты теперь, как я крикну «воздух» сразу ложись, не бегай.

– Понял, – хмуро сказал я, стараясь, не смотреть в мёртвые лица мальчишек и девчонок.

Шли мы до самого вечера, пока впереди не показалась какая-то деревня.

С краю стояла крытая соломой хата, обнесённая плетнём.

Почему я помню, эти слова, но никак не припомню, кто я? – злило меня. Причём мне казалось иногда, что это всё какой-то сон. Когда во сне начинаешь понимать, что это сон, то просыпаешься. Но сон слишком был похож на явь, голова болела, ногу саднило. Я задрал штанину, и увидел широкую запёкшуюся ссадину на лодыжке.

– Эге! – сказал Мишка.

– Что делать будем? – спросил я друга, останавливаясь.

– Как что? – удивился Мишка, - зайдём в деревню, попросимся на ночлег, может, накормят.

– Может, и накормят. Под замком.

– Почему под замком? – удивился Мишка.

– Война идёт, - ответил я, - всем кругом мерещатся шпионы.

– Какие шпионы? Мы же дети?!

– Тебе сколько лет, ребёнок? – спросил я его.

– Двенадцать.

– А мне?

– Тоже, или чуть старше.

– Вот видишь, двенадцать. Мы уже считаемся взрослыми в военное время, - откуда это понимание? Понятия не имею. Интуиция? Но интуиция нам не помогла.

– Стоять! – тихо сказали сзади, хотя мы и так стояли, - руки вверх!

Мы подняли руки и обернулись. Нас на прицеле винтовки держал красноармеец.

Второй уже подходил к нам. Похлопал по бокам, залез в штаны, проверив, кто мы на самом деле, и не прячем ли в трусах гранаты.

– Чистые, - сказал он, вытирая руки чем-то, похожим на портянку. Мне тоже захотелось вытереться в местах, где прикасался этот человек.

– Что смотришь? Приказ у нас такой. Особист, зверь. Скоро познакомишься.

– Зачем нас к особисту? – удивился я, - мы же пионеры.

– А где же ваши галстуки?

– В чемоданах были, - ответил Мишка, - вместе с формой. Разбомбили нас, мы всё потеряли.

– Так уж и разбомбили? Делать больше немцу нечего, как пацанов бомбить!

– Посмотри, дядя, у Вильки кровь из ушей шла.

«Дядя», парень лет двадцати, подошёл, посмотрел.

– Да, похоже, контузия у тебя, брат, - сочувственно проговорил он.
– Ладно, опустите руки, пойдём до штаба. Сдам тебя, кому положено, да вернусь.