– Зачем нас сдавать? – спросил я.

– А что с вами делать? – удивился парень, - не бросать же, да и шли вы со стороны фронта.

– Оттуда все идут, - нахмурился я, вспомнив трупы детей и взрослых, - только не все доходят.

– Это точно, - согласился парень, - доходят не все.

Парень привёл нас к дому с красным флагом, наверно, сельсовет здесь был.

На крыльце, с винтовкой в руках, стоял красноармеец.

– Севостьянов! – позвал наш сопровождающий, - Гнилова позови.

Через некоторое время, перекрикиваясь с дневальным, дозвались некого Гнилова.

Неспешной походкой вышел мужчина в фуражке с малиновым околышем, зелёной гимнастёрке с большими петлицами, в которых красовались ромбы, синих галифе и с папироской в зубах.

Привалившись плечом к столбику на крыльце, лениво посмотрел на нас:

– Ну и зачем вызывал?

– Вот, по вашему приказу задержал, шли от линии фронта. Может, шпионы.

– Шпионы, говоришь? Расстрелять!

У меня в голове гудело, я ещё туго понимал, что происходит, поэтому встретил приказ о расстреле довольно спокойно: всё же только что вылез из могилы.

Мишка же побледнел и уставился на мужчину в синих галифе, думая, что это шутка.

– Что стоишь, Махаев? Приказ не слышал? – спросил мужчина.

– Так, это, товарищ комиссар, это же пацаны!

– Приказы не обсуждаются, а выполняются, слышал такое? – лениво процедил Гнилов, - Бери хлопчиков, и за околицу, там ещё не закопали яму?

Махаев козырнул и велел нам идти вперёд.

И тут Мишка не выдержал:

– Товарищ комиссар! Я - то тут причём? Это Вилька немец, а я еврей! Меня нельзя расстреливать! – и мой друг упал на колени. Наверно, ноги не держали. У меня самого ноги гудели за день пешего хода, да и голова болела.

– Вот видишь, Махаев, как надо? – гордо воскликнул Гнилов, - раз, и выявили врага!

Вот он, момент истины!

Что-то мне показалось знакомым в этом всём, но мешал шум в голове.

– Этого накормить, - показал комиссар на Мишку, - а этого ко мне, - Гнилов повернулся и пошёл в помещение сельсовета.

Меня ввели в прохладный коридор, затем, постучавшись, ввели в кабинет.

В кабинете стоял большой двухтумбовый стол, крытый зелёным сукном, за столом расположился Гнилов, над ним висел портрет Сталина.

Портрет меня заинтересовал. Я давно не видел таких портретов, силился что-то вспомнить, и не мог. Что в портрете было не так?

– Что уставился? Прикидываешь, как сюда повесишь портрет Гитлера? – усмехнулся Гнилов.

– Чево? – не понял я.

– Брось придуриваться, садись на стул.

Я присел на стул, и красноармеец вышел.

– Фамилия, имя, отчество.

Я подумал, честно вспоминая, кто я есть.

– Не помню, - честно сказал я, - Мишка меня Вилькой дразнил.

– Вилька? Вильгельм, значит? – я пожал плечами:

– Может, и Вильгельм. Только меня оглушило, говорите громче, я под бомбёжку попал, засыпало землёй, меня Мишка откопал.

– Хороший у тебя дружок. Там откопал, здесь сдал.

– Кому же хочется под пули? – заступился я за друга.

– Это верно. Сам погибай, а товарища выручай. Немец, значит? – и он что - то спросил, наверно, по-немецки.

– Чево? – опять спросил я.

– Не чевокай, а отвечай, когда тебя спрашивают! – прихлопнул рукой комиссар.

– Так я по-немецки знаю только «хонде хох» и «Гитлер капут» - удивился я.

– Научили, значит, отвечать? А ну, говори, фашистская сволочь, какое у тебя задание?!

Я с удивлением смотрел на кричащего, пытаясь собрать мысли в кучу.

– Я же говорю, - спокойно отвечаю, - контузило меня, я даже имени своего не помню, а вы про задание спрашиваете.

– Хм! Забыл, говоришь? Сейчас напомним, - Гнилов вышел из-за стола и подошёл ко мне. Я не успел подняться, как получил увесистую плюху по уху и улетел в угол, но долетел или нет, уже не помню, потому что услышал совсем другие голоса:

– Ещё разряд!

– Есть разряд! – я почувствовал ощутимый удар током, тело выгнуло дугой.

– Пульса нет, мы его теряем!

Наступила тишина и темнота. Потом на лицо полилась вода.

– Что? Притворяешься, фашистский выкормыш? Вставай, хватит отдыхать.

Я поднялся, сел на полу. Что-то заложило одно ухо. Я приложил ладонь, посмотрел на неё, ладонь была в крови. Перепонка лопнула, что ли?

– Вставай, говорю! – разозлился Гнилов, несильно пиная меня по рёбрам.

Я охнул и встал. В реках у комиссара появилась гибкая палочка. Стек, понял я, непонятно, правда, откуда пришло понимание. Зато почувствовал...