– Тише, Мишка, ты же знаешь, мы на вражеской территории. Кстати, а зачем ты на немца с палкой напал?

– Не знаю, - усмехнулся Мишка, - разозлил он меня. Купаются тут, в нашей речке!

Мне стало смешно: - Здорово ты его! – мы посмеялись, не задумываясь над тем, что было бы, если бы...

Да и что думать в сослагательном наклонении? Главное, получилось!

По дороге мы заплутали, залезли в какое-то болото, еле выбрались. К деревне подошли мокрые, грязные, голодные и злые. Никто нас не остановил. Мы прошли немного вдоль хат, пока не встретили паренька, примерно наших лет. В наступившей темноте наш непрезентабельный вид не очень бросался в глаза, поэтому мы спросили, не стесняясь, где можно переночевать. Паренёк показал на хату, недалеко от нас и ушёл по своим делам.

Мы подошли к плетню, нерешительно постояли возле перелаза, опасаясь собаки, но никто нас не облаял, тогда, перебравшись во двор, подошли к двери и постучали.

– Кто? – услышали мы испуганный женский голос.

– Мы беженцы, пустите переночевать?!

Нас, наверно, разглядели в окно, потому что дверь распахнулась, и нас пригласили в хату. Пройдя небольшими сенями, мы хотели было войти в горницу, когда женщина остановила нас: - Какие вы грязные!

– Мы попали в болото, - признался Мишка.

Женщина немного подумала, потом открыла сундук, или ящик, не разглядеть было в темноте, и достала двое штанов, пахнувших затхлостью и две драные рубашки:

– Переодевайтесь, давайте свои штаны, постираю заодно со своим бельём. Подштанники тоже мокрые? Снимайте, так поспите. Утром всё высохнет.

Мы послушались, тем более, что здорово продрогли.

– У нас консервы есть, тётечка, - сказал Мишка, давайте поснедаем, а то мы с утра ничего не ели, некогда было.

Это да, было нам некогда, стараясь уйти как можно дальше от поля битвы, мы ни разу не устроили привал.

– Давайте, ребятки, - повеселела хозяйка, - вот рукомойник, умывайтесь, у меня и бульба есть.

– А у нас сало, - добавил хитрый еврей.

Когда мы расселись за столом, освещённым одинокой свечкой, увидели две пары глаз, глядящих на нас с печки.

– Кто там? – спросил я хозяйку.

– Сынки мои, Яська да Янка.

– Так зовите, пусть поедят.

– Да ели они сегодня, - отмахнулась женщина.

– Ну и с нами… - сказал я веское слово, сноровисто вскрывая банки кухонным ножом.

Консервы оказались овоще-мясными, духовитыми, у нас с голодухи закапала слюна.

Хозяйка взяла большую чугунную сковородку, вывалила туда богатство, добавила картошки и поставила греть на огонь в маленькой печурке.

Пацаны незаметно переместились к нам за стол, вооружённые ложками. Были они примерно нашего возраста, наверняка нас одели в их шмотки.

Разогревшуюся кашу мы слопали в мгновение ока, только стукоток прошёл по избе.

– Ложитесь с хлопцами на печи, поспите, гляжу, устали вы сильно, - предложила хозяйка. Я отчего-то оробел, вспомнив свой энурез. Что если?

Я беспомощно посмотрел на Мишку, и он прошептал мне: - Не бойся, это только в бою бывает!

Откуда он это знает? Наверно, просто успокаивает. Но я, тем не менее, правда, успокоился и полез на печь.

Долго ли мы проспали, не знаю. Разбудили нас грубые голоса и топот ног.

– Где у вас тут пришлые пацаны? – кто-то резко отодвинул занавеску, и я, щурясь от яркого света керосиновой лампы, увидел двух полицаев с винтовками. Откуда-то я знал, что эти парни с белыми повязками на рукавах – полицаи.

– Ага! – вот беленький, а рядом – чёрненький! Всё сходится! Вставайте, одевайтесь.

Мы спали в одних рубашках, без порток, которые подложили себе под головы вместо подушек. Вместо одеяла нам служили рогожные мешки. Здесь же, на печи мы натянули портки и слезли на земляной пол. Я стоял, поджав пальцы ног, и думал, стоит обуваться, или нет. Если поведут на расстрел, всё равно снимут обувь. Зачем она мёртвому?

– Не обувайся, - шепнул я Мишке. Мишка кивнул.

– Выходи, - скомандовал высокий полицай, и двинулся к выходу.

– Детей то куда, ироды? – заголосила хозяйка.

– Молчи, тётка, будь довольна, что твоих не трогаем! – отозвался молоденький полицай, ухмыляясь.

– Хватит болтать, Федька! Выводи пацанов!

Полицаи, один спереди, другой сзади, повели нас по неширокой улице. Мишка отчаянно зевал, скребя себе грудь под рубашкой. Его зевота заразила сначала меня, потом и полицаев. Так и шли, раздирая рты. Пришли к какому-то сараю и завели внутрь. Здесь старший засветил керосиновую лампу системы «летучая мышь» и велел нам раздеваться. Снимать с себя всё.