— Вообще-то, — сказал Григорий Денисович, — не мешало бы наоборот: сперва со мной согласовать, а потом уж приглашать. — Он исподлобья оглядел Валерия. — Ну, раз уж позвал…

— Хороший парень, — как бы оправдываясь, пробормотал Валерий.

— Может, и хороший, — согласился тренер. — Но тебя-то к себе на тренировку не позвал? Так? Вот все они такие, хорошие. Свои секреты пуще глаза берегут.

Под вечер, в отведенное для советских прыгунов время, Тювас пришел в зал.

— Можно? — спросил он, стоя возле двери.

— Можно, можно! — Григорий Денисович пожал ему руку.

Дик Тювас быстро перезнакомился со всеми. И с прыгунами, и с врачом, и с массажистом. Впрочем, почти всех он уже знал: не раз встречались на состязаниях. Классных прыгунов не так-то уж много на планете.

На груди у Тюваса висел киноаппарат.

«Вот это уж зря», — подумал Смольников. Но ничего не сказал Дику.

Тренировка продолжалась. Григорий Денисович вел ее как всегда. Будто и не было в зале американца.

Дик немного понаблюдал, потом подошел к Смольникову.

— Там, за дверью, Рассел Смит, — смущенно сказал он. — Можно?

Валерий поднял брови. Вот это номер! Повернулся к тренеру. Как быть?

— Ну, раз уж пришел… — развел руками тот.

Тювас крикнул, и в зал вошел юноша-негр. В американской команде все прыгуны были негры. Только Тювас — белый.

У Смита на груди тоже болтался киноаппарат. Вскоре он нацелил объектив на Смольникова. Камера мягко застрекотала.

Григорий Денисович посмотрел на него. Хотел, видимо, что-то сказать. Но промолчал.

Камера продолжала негромко жужжать.

Из зала перешли на поле стадиона. Начались прыжки.

Гости пробыли до конца тренировки. А когда прощались, Тювас сказал:

— Завтра прошу к нам.

Смольников и Григорий Денисович переглянулись. Это в каком же смысле?

— В гости? — уточнил Смольников.

— Ага, в гости, — подтвердил Тювас. И, увидев разочарованные лица советских прыгунов, добавил: — На тренировку.

Они ушли, а Смольников аж в ладоши захлопал. — Я ж говорил! Мировой парень! И никаких тебе секретов! Они — к нам, мы — к ним. Все честно.

В гости к американцам пошли втроем: Григорий Денисович, Валерий Смольников и еще один прыгун — Митя Свистун (это не кличка, к сожалению, это — фамилия, доставлявшая парню много неприятных минут).

Встретили их радушно. Дик Тювас, едва увидел гостей, заспешил навстречу, и на лице его сверкала самая белозубая из всех его улыбок.

Тренер Симон Гриффите, в прошлом известный легкоатлет, а ныне — воспитатель всех американских прыгунов, знаменитый «папаша Симон», тоже оказался очень приветливым.

Говорить было легко: Григорий Денисович свободно владел английским и служил переводчиком сразу для всех.

Впрочем, много говорить никто не стремился: не для разговоров пришли сюда советские спортсмены. И это без слов понимали все — и хозяева и гости.

— Продолжим, мальчики! — скомандовал «папаша Симон».

Смольников и его товарищи не взяли с собой кинокамер. Неловко как-то — сразу, с хода, снимать. Но смотрели во все глаза. Каждая, даже самая пустяшная мелочь в тренировке противника, та «ерундовинка», которая не вызвала бы никакого интереса у обычного зрителя, не ускользала от их цепких глаз.

Вот Дик Тювас, лежа на спине, выжимает ногами штангу. Вес — 160 килограммов.

Наши переглядываются. У тренеров-теоретиков давно идет спор: что лучше — работать с большими весами или средними? Тювас явно предпочитает большие.

А вот Рассел Смит делает серию приседаний и подскоков на одной ноге.

— Ну, мальчики, теперь попрыгаем! — распорядился «папаша Симон».

Начиналось самое интересное.

Перешли в сектор для прыжков.

Сперва поставили метр восемьдесят; вскоре планка перешагнула уже за два метра.

Григорий Денисович, Смольников и Свистун смотрели неотрывно.

Два метра четыре сантиметра… Два метра шесть…

Свистун покачал головой. Два метра десять был его лучший прыжок, а Тювас и Смит взяли эту высоту легко, словно бы шутя.

Свистун поглядел на Смольникова. Тот пожал плечами. Да… Все ясно…

— Внимание! — воскликнул «папаша Симон». — Два восемнадцать!

Он сам подошел к яме и поднял планку.

— Два восемнадцать, — повторил он. — Тебе это не по зубам, Рассел. Ну, Дик, мы ждем!