Шрифт:
Потом посмотрел на Валерия. Внимательно, будто видел ученика впервые. У Валерия длинные ноги, узкие бедра, и вся фигура истинно «прыжковая». Такая легкая, будто весь он — на пружинах. И в любую минуту может «выстрелить» себя под потолок.
— А знаешь, — сказал Григорий Денисович, — некоторые на тренировках показывают куда лучшие сантиметры, чем на соревнованиях. На тренировке — оно вольней, раскованней. Может, и Тювас из этой породы?
Валерий пожал плечами.
Он, конечно, сразу раскусил немудреную хитрость Григория Денисовича. Ну, что ж — тренер… Тренеру положено вселять бодрость в ученика. Всегда. В любых, самых скверных обстоятельствах. Наверно, и сам он, если был бы тренером, вот так же, спокойно и уверенно, вдалбливал бы прыгуну, что волноваться нет причин.
— Твоя задача простая, — продолжал Григорий Денисович. — Покажи свои два двадцать два. И все. Ну, а Тювас… Может, он и два восемнадцать не потянет? Это ведь Олимпиада — не тренировка. Тут, брат, все решают нервы, воля. Ну, а воли тебе не занимать. Помнишь, как ты Рыжова сломил? Вот то-то…
Он задумался, снова глядя на косматые мягкие лапы в окне.
— Странно, — в раздумье продолжал он. — Когда Тювас так прибавил? Помнишь, в Париже он показал два семнадцать — и баста. А раньше — и того меньше — два десять, два двенадцать. И вдруг — такой скачок.
Валерий качнул головой.
— Париж — это же год назад. За год можно и подрасти.
— Можно, конечно, — согласился Григорий Денисович.
Они замолчали.
— Ну, ужинать, — сказал тренер и встал.
Встал и Валерий. Они уже вышли в коридор, когда услышали: в номере звонит телефон. Они остановились. Телефон звонил пронзительно, требовательно.
Тренер вернулся.
— Кто? Кто говорит? — по-английски переспросил он, и Валерий видел, как губы у него сжались в тонкую полоску.
— Друг? — повторил он и удивленно посмотрел на Валерия. — А точнее нельзя?
В трубке застрекотало, и Валерий даже на расстоянии услышал, как мужской голос что-то торопливо объяснял.
— Обманули? — Григорий Денисович весь напрягся. — Как это?
Голос в трубке вновь зачастил, заторопился.
— Так, — вдруг совершенно спокойно сказал Григорий Денисович. — Так. Все понятно.
Он отнял трубку от уха — в ней пели частые гудки — неторопливо положил ее и повернулся к Валерию.
— Ясно? — Глаза его были злыми и насмешливыми сразу.
Валерий глядел удивленно. Что случилось?
— Нас обманули, как слепых котят, — сказал тренер. — Этот таинственный друг, — он ткнул рукой в трубку, — говорит, что планка стояла два метра десять! Понял? Десять, а не восемнадцать!
Валерий молчал. Черт побери! Как просто. И как подло! Да, лишить покоя, уверенности…
— А кто звонил? — спросил он. Помолчал в раздумье. — Не Рассел Смит?
Ему как-то сразу понравился молодой негр.
Тренер развел руками.
— Не исключено. Хотя… вряд ли… Но «папаша»-то! «Папаша Симон»! Такой симпатичный! Такой ласковый! Ну и пройдоха! Ну и подлец! Придумал же — психологический нокаут.
— Да! — Валерий засмеялся. — Ничего не скажешь: психолог!
С души сразу как камень свалился. Сердце стучало четко и свободно. И казалось, начнись состязания вот сейчас, сию минуту, — он взял бы и два двадцать, и два двадцать пять, а может, и мировой рекорд побил бы.
«Ну, держись, Тювас! — с радостной яростью и азартом подумал Валерий. — Завтра встретимся!»
НОВЫЙ СТОРОЖ
Дядя Федя ушел на пенсию.
Всем нам было жаль расставаться со стариком. За многие годы он так сжился с нашим маленьким заводским стадионом, что, казалось, трудно даже представить зеленое футбольное поле и гаревые дорожки без него. И жил он тут же, в небольшой комнатушке под трибуною.
Мы часто забегали к нему: то за футбольным мячом, то за волейбольной сеткой, то за секундомером, гранатами, копьем или диском.
Дядя Федя был сторожем и «смотрителем» нашего заводского стадиона. Он подготавливал беговые дорожки, весной приводил, как он говорил, «в божеский вид» футбольное поле, подстригал траву, красил известью штанги; разрыхлял и выравнивал песок в яме для прыжков; следил за чистотой и порядком — в общем, делал все, что требовалось.
Сам он называл себя «ответственным работником», потому что (тут старик неторопливо загибал узловатые пальцы на руке) рабочий день у него ненормированный, как, скажем, у министра, — это раз; за свой стадион он отвечает головой, как, к примеру, директор за свой завод, — это два; а в-третьих, без него тут был бы полный ералаш.