Шрифт:
– Вот, атаман, взяли в плен казака… – иронически проговорил детина с длинной косматой бородой и квадратным черепом, который еще там, на дороге, вместе с товарищами завязал Ефима пенькой.
– В плен, говорите? – наклонившись и внимательно всматриваясь в лицо пленного, спросил тот, кто явно исполнял главенствующую роль среди разбойников. – Кто же ты будешь? – обратился незнакомец к Ефиму.
У того плыли круги перед глазами. Еще бы! Пленника волокли по земле. Как он еще Богу душу не отдал?
– Ефим я… Верига… Хорунжий албазинского войска, – чуть слышно проговорил Верига.
Его слова вызвали громкий смех. Десятка два ворюг стояли вокруг него и весело гоготали.
– Чего смеетесь? Так и есть, – обиженно проговорил Ефим.
Главарь поднял руку, и его люди тут же умолкли.
– Мы тебе верим, казак, только войска-то у вас нет никакого, – усмехнулся он. – Сколь вас там? Сто, двести человек?.. Да разве ж это войско? Мы и не боимся вас, дураков. Чего хотим, то и воротим.
– Точно! – поддакнул злодей с глазами, похожими на шары. – Слышал про Шайтана? Так вот, собственной персоной, – кивнул он на своего тщедушного вожака. – Его теперь вся Сибирь боится, и даже те, что на богдойской стороне.
Ефим взглянул на главаря и удивился. Вроде человек как человек, правда, косматый. Хорошие люди считали его оборотнем. Вроде как бродит по ночам вместе со своими уродами и людей со скотом крадет. Албазинцы не сомневались в вампирской сущности Шайтана, поэтому видели необходимость раскопать его могилу и пробить труп осиновым колом. Только где эта могила? Кто в ней? Бывший упырь. Вот только как его звали-величали?..
– Значит, ты – Шайтан? Слыхали, слыхали – как же не слыхать? Помнится, даже азиатский князь Лавкай о тебе говорил. Вроде как ты у него лошадей увел.
– Было дело, – усмехнулся главарь.
– Я давно с тобой хотел познакомиться, – неожиданно проговорил казак.
Шайтан недоуменно посмотрел на него, медленно произнеся:
– Чего-чего? Наверное, в плен хотел меня взять и вздернуть на березе?
– Да нет, – поморщился Ефим. – Напротив! Хотел воспользоваться твоей помощью.
Он стал с жаром рассказывать ворам о том, как его тяготит казацкая служба, как он ненавидит всех казаков, и особенно тех, кто его оскорбляет. Разбойные люди слушали Ефима, не перебивая, а когда он кончил говорить, то бандит с огромными глазами отрезал:
– Не верю я ему! Давай, атаман, я лучше кишки негодяю выпущу. Если отпустим, то он сюда приведет казаков.
Главарь был неглуп и хитер, поэтому, в отличие от многих своих сподручников-дураков, имел возможность посмотреть глубоко в человеческую душу.
– Нет, казак не врет. По его глазам вижу бандитскую природу. Такой же, как мы, а то и хуже, – добавил он. – Видишь, глаза-то какие мутные. Раз такие глаза, значит, с душой не все в порядке. Будет нам служить!
С тех пор Шайтану стали известны все события, творившиеся в Албазине. Вот и сейчас Верига ехал к разбойным людям, чтобы сообщить им о предстоящем отъезде атамана. Еще он собирался попросить главаря устроить казакам засаду, и тогда перебить всех до одного.
«Амур будет наш, – скажет он при встрече Шайтану. – Всех преступников с земли русской соберем и устроим здесь свое царство. Вот уж погуляем на славу!»
Распрощавшись с Ефимом, Федор оседлал Киргиза и отправился в Монастырскую слободу. Он думал отыскать мастера в кузнице, а увидел его бегущим по проселочной дороге, мимо череды убогих крестьянских изб. Впереди, с криком и плачем, прихватив руками полы сарафанов, спасались бегством две дочки мастера – Любашка и Варька. Чего они там натворили – лишь Богу известно, но Платон наконец их догнал. Содрав с Варьки плетеный поясок, он начал остервенело хлестать им дочерей. Те визжали на всю слободу, просили пощады. Платон был неумолим, и только рука Федора его остановила.
– Зачем так расходиться, Платон? Неужели твои красавицы прогневали отца? – вырвав из его рук поясок, спросил Опарин.
Тот засопел. Его огромные ноздри, словно кузнечные горны, стали бешено и широко раздуваться, обдавая огнем взлохмаченную рыжую бороду. У Платона был бешеный, хотя, как говорили, отходчивый нрав.
– Красавицы! – передразнил он казака. – Вот выпорю их как сидоровых коз, а потом в темном помещении продержу до утра, тогда не захочется блудить по ночам, – резко закончил мастер.