Возможно, дело в том, что минет стал своего рода коммерческим приемом, способом поймать мужчину в сети, так чтобы он уже не смог уйти от женщины. Способом утверждения женской власти над мужчиной. Очевидно, ход рассуждений таков: если женщина согласна на минет, то с чего мужчине от нее уходить? Разве есть в жизни что-то лучше этого?

Он потрогал волосы женщины, которая стояла перед ним на коленях. Она была австралийкой, в Лондоне жила года два — осела здесь на некоторое время после продолжительного периода странствий. Но собиралась вернуться в Австралию к своей настоящей жизни.

Она сидела в «Мамма-сан» в большой подвыпившей компании — было похоже на то, что они праздновали день рождения. Зеленым светом для их знакомства стал ее австралийский акцент. Потом, после окончания его смены, они отправились в один известный ему бар, а после оказались в его съемной квартирке.

Вдруг зазвонил телефон, и девушка, нахмурившись, подняла глаза и пробуравила его взглядом. Они все так делают, когда что-то идет не по плану. Очень часто зрительный контакт становился спусковым крючком, чтобы… Ну, в общем, Кирк почувствовал, что прием срабатывает. Он начал задыхаться. Но телефон продолжал звонить. В такое время ему никто не мог звонить.

Щелкнул автоответчик, и он услышал голос Меган. Она была чем-то расстроена. Очевидно, случилось нечто из ряда вон выходящее.

— Извини, что тебя беспокою, — сказала она, — но мне нужна твоя помощь. Если бы ты мог сейчас приехать… Это Поппи… Если ты прочтешь это сообщение…

Кирк бросился к телефону.

— Меган? Что? Хорошо, хорошо. Сейчас еду. Я скоро буду.

Девушка продолжала на него смотреть, не поднимаясь с колен, но теперь в ее прищуренных глазах отчетливо читалась холодная ненависть.

— Ты назначаешь свидание какой-то шлюхе, когда я еще здесь?

— Извини, — ответил он. — Я должен идти. Дело в моей дочери.

Меган открыла дверь, закутанная в халат. Вид у нее был такой, словно она вот-вот свалится с ног. Из единственной спальни слышались настойчивые завывания Поппи.

— Я просто не знала, к кому еще обратиться, — сказала она. — Сестры и так слишком много для меня делают, а сейчас уже поздно. Сколько времени?

— Понятия не имею.

Что-то в криках Поппи было такое, от чего его мороз продрал по коже.

— Что с ней?

— Она все время плачет и никак не может остановиться, — ответила Меган. — Я ее покормила, приласкала, поменяла пеленки.

— Может, она заболела?

— Температуры нет. Признаков простуды тоже. Она кажется вполне здоровой. — Меган в отчаянии покачала головой. — И тем не менее плачет. Я же врач. Я бы поняла, если бы что-то было не так.

— Ну, ты еще и женщина. Мне в тебе это нравится больше всего.

Кирк вошел в спальню. Трудно было поверить, что такое крошечное существо, как Поппи, может кричать так громко и при этом с такой злостью. Ее личико кривилось от возмущения, было красным, словно ее вот-вот хватит апоплексический удар, и мокрым от слез. Он взял ее на руки, почувствовав сквозь пеленки тепло ее тельца и запах мяты, этот свежий аромат, который шел от ее кожи.

Он засмеялся от счастья, и его глаза наполнились слезами. Он так ее любил! Он и сам не мог поверить, что способен на такую чистую, ничем не обусловленную любовь. Это его дочь. Его крошечная, новорожденная дочь!

Она взвизгнула прямо ему в ухо.

Меган стояла в дверях.

— Может, ты хочешь чаю? — спросила она. — Или чего-нибудь еще?

— От чая не откажусь, — ответил он. — А знаешь, в чем, по-моему, проблема?

— В чем?

— В том, что она ребенок. Только и всего. — Кирк погладил Поппи по спине. От нее пахло молоком и ванной. — И еще в том, что ты пытаешься со всем справиться самостоятельно.

Меган плотнее запахнулась в халат.

— Пойду приготовлю чай.

Кирк поднял Поппи на руках, посмотрел на нее сквозь слезы, застилающие ему глаза. Его губы расплылись в широкой улыбке. Малышка постепенно становилась настоящей красавицей. Она все больше была похожа на нормального новорожденного малыша, круглолицего, розовощекого и пухленького.

Но даже если она и не станет красавицей, думал он, для него она все равно прекраснее всех на свете. Он крепко прижал ее к себе. Свою ненаглядную дочь.

От нее исходило тепло, как от нагретой бутылочки с молоком. Ее нельзя слишком сильно стискивать, напомнил себе Кирк, девочка еще слишком мала. Но он ничего не мог с собой поделать. Ему казалось, что он никогда не сможет выпустить ее из рук, потому что именно она дарила ему это чувство — всепоглощающей, покровительственной любви.

Очевидно, он сжал ее слишком сильно. Потому что когда Меган вернулась в комнату с двумя чашками чая, Поппи вдруг пукнула изо всех сил, да так громко, как страдающий от газов чернорабочий во время пятничного кутежа. И тут она уснула.