Мужчины, близкие ему по возрасту, ветераны бракоразводных процессов (причем зачастую не одного, а нескольких), убеждали Рори в том, что встречаться с молодыми женщинами — дело вполне естественное.

Например, один из них, пятидесятилетний адвокат, который встречался с тридцатидвухлетней женщиной — литературным агентом, объявил, что для того, чтобы найти себе идеальную партнершу (идеальную для мужчины зрелого возраста с высоким уровнем доходов), надо разделить свой возраст пополам, а затем прибавить к нему семь лет.

Таким образом, тридцатилетнему лучше всего подходит женщина двадцати двух лет, а хорошо сохранившемуся сорокалетнему мужчине имеет смысл встречаться с двадцатисемилетней женщиной. А уж пятидесятилетнему попрыгунчику можно успокоиться на тридцатидвухлетней.

Встречаться с молодой женщиной — это вполне естественно для такого человека, как он, убеждали его в один голос люди средних лет, хотя ему и претило, что его таким образом относили к разряду себе подобных, и он медлил безоговорочно соглашаться с навязываемой ему ролью старца. Однако таковы были жестокие правила игры под названием жизнь.

— Когда мужчина становится старше, — говорил адвокат, — возможности его выбора постепенно расширяются. С женщинами все наоборот.

И все эти Джоан Коллинз или Деми Мур, которые каждую неделю появляются с новыми мальчиками, ничуть не влияют на статистику.

Последней женщине, с которой встречался Рори, было тридцать два года — половина его собственного возраста плюс семь. Казалось бы, идеальный вариант. Сперва у них действительно все шло хорошо. Она восприняла его операцию как забавный трюк, как будто речь шла не о вазектомии, а о цирковом фокусе. Она еще не отчаялась исполнить в жизни свое биологическое предназначение. Только не сейчас, полагала она. И только не с ним (то есть с Рори). Она полагала, что в ее распоряжении целая вечность. И была даже счастлива забыть про презервативы.

Но месяца через два Рори тихо спустил ее на тормозах. Нет, он не мог сказать о ней ничего плохого. Она была умной, веселой, а под одеялом так настоящей затейницей. Но по существу секс с ней ничем не отличался от готовой пиццы из ближайшей забегаловки. Еще и еще, и так до бесконечности, — вот что напоминал ему современный секс. Как американский хот-дог с экстражгучим перцем. Один момент удовольствия, который быстро растворяется в памяти, а через некоторое время человеку снова хочется есть. Но кроме удовлетворения животного голода, какой еще в этом смысл? Судя по всему, никакого.

Но ведь не всегда же в его жизни так было.

В далекие времена его женатой жизни, еще до операции, секс всегда сопровождался для него обещанием чего-то большего. А после операции, когда брак распался, секс и воспроизведение потомства окончательно разошлись для него по разным полюсам. Секс перестал ассоциироваться с семьей — точно так же как секс, рекламируемый в глянцевых журналах, не имел с семьей ничего общего.

Сексуальные образы и картинки, с которыми мы сталкиваемся ежедневно, — какое отношение они имеют к зарождению новой жизни? Или к созданию собственной семьи?

Абсолютно никакого.

Сегодня секс стал скоростным, нездоровым, таким же, как нездоровая еда. Для Рори и для всего мира — быстро приготовленным, быстро потребляемым и столь же быстро забываемым. Быстрым соитием возле холодильника, из которого потом можно достать мороженое и этот секс заесть.

Моментальное удовлетворение, одноразовое удовольствие.

А когда-то он значил для него гораздо больше. Когда-то он включал в себя то же, что и сегодня: голод, лихорадочное возбуждение, растворение в другом человеке — и одновременно нечто неизмеримо большее. После распада его брака с Эли Кэт была единственной женщиной, секс с которой воспринимался им как нечто большее, чем пицца на вынос.

О, как бы ему хотелось, чтобы он встретился с ней раньше Эли, чтобы она стала матерью его сына. Это пустое бессмысленное желание приносило ему невыносимые страдания. Он очень по ней скучал. В конце концов, все можно было описать этими простыми словами: он по ней скучал. Скучал по ее взрывному темпераменту, по глупой улыбке, по ее силе и доброте. По ее длинному телу, по ее легкому дыханию во сне и по тому, как она выглядела по утрам в воскресенье, когда они вместе читали газеты и даже не испытывали потребности разговаривать. Он скучал по всему, что было связано с ней.

После их разрыва он встречался с женщинами, которые были гораздо моложе ее, и красивее, и забористее в постели, и все же ни одну из них он не поставил бы на одну доску с ней. «Во всем этом есть тайна, которую мы никогда не поймем, — думал он. — Эту тайну нельзя рационализировать. Человек никогда не сможет объяснить, почему его сердце выбирает для любви именно того, кого выбирает».

А он действительно был влюблен в нее, теперь он понимал это с абсолютной ясностью. Но сколько бы он по ней ни тосковал, точно так же ясно он осознавал, что сможет прожить жизнь и без нее. Такова была гнусная закономерность приближения к старости. Такова была гнусная закономерность всего на свете вообще. Понимать, что ты вполне можешь обойтись без человека, с которым тебя связывают даже самые сильные чувства. Что когда дело доходит до пожеланий всего наилучшего, напутствий и до «давай будем друзьями», человек остается абсолютно один, и в дальнейшем ему приходится урывать разовые удовольствия, где получится.