Вчера был государственный праздник. Учащиеся и рабочие пришли сюда, чтобы провести праздничный митинг. Кто-то сказал:

— Вот мерзавцы! И почему это рабочим нельзя заходить в парк?

Ворота парка легко отворились. И срок действия распоряжения о запрете парков истек.

Второе октября. Погода стоит ясная и теплая. Ребята из роты Хэ Цзяньго отметили государственный праздник, а потом разошлись кто куда. Бай Хуэй и еще несколько девушек из ее класса отправились кататься на лодках. Грести никто из них не умел, орудовать веслом им вскоре надоело, и лодки покачивались на воде недалеко от берега.

От нечего делать девушки затеяли веселую возню — толкали чужую лодку и обливали водой подруг. Ду Инъин уже сильно намочила одежду своей соперницы. Простояв полдня на торжественном собрании, они теперь от души смеются. Только Бай Хуэй не смеется — она в одиночестве сидит на корме лодки, свесив босые ноги в прохладную осеннюю воду.

Дела у отца шли все хуже. У себя на фабрике он уже провел более десяти проверок. Выступил с суровой самокритикой, осудил ошибки, допущенные в работе. Рабочие сочли, что он говорил правдиво, послужной список у него был безупречный и его надо оставить на посту директора. Но нашлись люди, которые не переставали нападать на отца, не хотели прощать ему его недостатки и ошибки, нашли недочеты в проверках, проводившихся отцом, заявляли, что на фабрике отец является представителем ревизионистской линии», «неисправимым сторонником идущих по каппути», «членом злодейской черной банды» и что его непременно нужно сместить. Они даже называли отца контрреволюционером и повесили дацзыбао с этим обвинением на воротах фабрики и его дома. Бай Хуэй и негодовала, и тревожилась. Она боялась, что соседи, друзья, товарищи по школе, да и просто прохожие и впрямь сочтут отца контрреволюционером. Она стала бояться заходить к соседям и даже в школу ходила не каждый день. Ведь ясно, что отец — старый революционер, зачем же врать, что он против революции? До предела возмущенная, она написала заявление в поддержку отца. В заявлении она рассказала о славном прошлом ее отца и матери. Ей хотелось повесить это заявление на дацзыбао, висевшее у ворот дома, и еще ей хотелось пойти поговорить с теми людьми. Но отец вскипел, отругал ее и сказал, что такая торопливость только навредит. Никогда еще отец так не сердился на нее. Казалось, он излил на нее все раздражение, скопившееся в душе. Бай Хуэй покорно разорвала заявление и всю ночь проплакала…

А в классе Бай Хуэй произошел раскол. Та коротышка Ма Ин, заместитель командира взвода, считала, что в их роте Хэ Цзяньго изменил выдвинутым им прежде принципам «бить по лицу — это чересчур», «рукоприкладство не соответствует указаниям председателя Мао». До начала движения, когда Хэ Цзяньго был заместителем секретаря школьного комитета комсомола, Ма Ин входила в состав комитета и одно время была даже секретарем. Хэ Цзяньго имел большой талант организатора, да и к школе относился как к родному дому, поэтому Ма Ин очень его уважала и доверяла ему. Это отмечал и сам Хэ Цзяньго. Теперь же он пропускал мимо ушей упреки Ма Ин и сам назвал ее «маленьким генералом, нападающим на революцию» и «адвокатом нечисти». Между ними произошел разрыв. Ма Ин больше никаких дел в школе не поручали. Бай Хуэй приняла сторону Хэ Цзяньго, потому что Хэ Цзяньго казался ей вдохновенным и искренним бойцом революции. Однако слова Ма Ин разбередили ее душу. Зарубцевавшаяся было рана снова потихоньку заныла.

Она сидела в качающейся лодке. Вокруг звонко смеялись подруги, но она ничего не слышала и неподвижно, глядела на мерцающую полоску света, белевшую посредине озера.

Ду Инъин совсем забрызгала водой свою соперницу. Та со смехом сдалась. Ду Инъин собралась было прыгнуть в соседнюю лодку, чтобы утешить вымокшую соперницу, но в последний момент испугалась. В растерянности она зашаталась, потеряла равновесие, но упала не в воду, а в соседнюю лодку. Лодка резко накренилась — стоявшие в ней девушки попадали на дно. А вот корма, где прежде сидела Бай Хуэй, оказалась пустой.

— О-ой, Бай Хуэй вывалилась!

— Спасите!

Из воды вынырнула черная голова и белая рука Бай Хуэй. Рука судорожно искала, за что бы уцепиться, но тут же ушла под воду, словно кто-то утянул ее вниз. Бай Хуэй не умела плавать. Девушки в лодке, как на грех, тоже не умели плавать и стали истошно звать на помощь. Ду Инъин громко заплакала…

И тут какой-то человек на берегу бросился в воду. Лодки, к счастью, находились недалеко от берега, а человек словно не плыл, а летел на крыльях, оставляя за собой пенистый след. Он быстро подоспел к месту происшествия, нырнул. И вот уже спаситель приподнял голову Бай Хуэй над водой, а девушки подхватили ее под руки и втащили в лодку. Человек тоже влез в лодку.

Бай Хуэй была в сознании. Вся промокшая, она уселась на корме и, смахнув висевшие на ресницах капли, вгляделась в того, кто ее спас.

Это был высокий юноша, с виду ничем не примечательный, но крепко сложенный. Смуглое лицо, толстые губы, над верхней губой пробивается редкий пушок, глаза очень черные, но не горящие, как у Хэ Цзяньго, а глубокие и задумчивые. Парень сел напротив Бай Хуэй. От воды, стекавшей с брюк, под его ногами образовалась лужа.

— Ну, как ты? — спросил он Бай Хуэй.

Бай Хуэй замотала головой:

— Ничего страшного.

— Когда придешь домой, выпей побольше теплой воды с сахаром, и все будет в порядке. Подведите лодку к берегу, мне надо идти, — обратился он к девушкам.

Девушки принялись грести к берегу, осыпая спасителя Бай Хуэй благодарностями. Бай Хуэй молчала. Разве можно было высказать то, что происходило в душе? Ведь этот человек спас ей жизнь!

Девушки стали спрашивать юношу, где он работает, как его зовут. Тот отвечал с улыбкой, будто недавнее происшествие было для него делом самым обычным.

Юноша снял туфли, вылил из них воду в озеро, а потом досуха отжал куртку. Девушки наперебой предлагали ему свои куртки. Он отказывался, но в такой мокрой одежде домой тоже не очень-то пойдешь. Пришлось ему уступить. Ду Инъин сняла с себя свою военную куртку и, оставив себе нарукавную повязку, отдала ее юноше. Эта куртка была Ду Инъин очень велика, а ему была как раз. Ду Инъин спросила:

— Где вы живете? Как вас зовут? Куда мне зайти за курткой?

— Я живу на улице Хэкоудао, дом тридцать шесть. Зовут меня Чан Мин. — Но тут же добавил: — Не надо приходить. Я сам ее принесу.