Шрифт:
От отца она узнала, что расследование по его делу продвигается очень медленно. Отец уже не работал на прежнем месте, его перевели на ничего не значащую должность консультанта. Почему отцу не дали настоящей работы, а назначили только консультантом? Что думает сам отец? Она спросила отца об этом в письме, но он так и не ответил ей. Она написала письмо Ду Инъин, попросив ее разузнать, как в действительности обстоят дела у отца. Но Ду Инъин не откликнулась на ее просьбу. А может быть, она была слишком занята: она ведь целыми днями хлопочет по хозяйству, учит японский язык, а в свободное время любит поболтать о своих увлечениях. Правда, сейчас Ду Инъин не делилась с Бай Хуэй своими любовными переживаниями.
Одно время писал ей и Хэ Цзяньго. Тот вдруг стал распространяться о своей горячей любви к ней, хвалил Бай Хуэй за то, что она «воплотила в себе все мужество и всю твердость духа эпохи». Высказывал он и недовольство ее непонятным исчезновением». Он писал, что ему «все нравится» в Бай Хуэй, потому что в ней есть «решимость, которая редко встречается у других девушек». Он выражал надежду, что она будет «мужественным спутником жизни, с которым можно будет вместе бороться, а не погрязать в мещанском болоте». Еще он призывал Бай Хуэй «вернуться в гущу событий и вновь ощутить радость и счастье борьбы». И всякий раз просил Бай Хуэй «немедленно ответить».
Но Бай Хуэй, переживавшая потерю любимого человека, была похожа на того, кто, раз обжегшись, бежит прочь, завидев горящую спичку. К тому же Хэ Цзяньго никогда ей не нравился. К этому бойкому, умеющему красно говорить юноше она испытывала разве что дружеские чувства. А сейчас? Образ Хэ Цзяньго в ее глазах был отнюдь не безупречен. Хотя она еще не могла предъявить Хэ Цзяньго четко сформулированное обвинение, он был для нее подобен красивой вазе, на которой вдруг появились царапины: смотреть на такую не очень-то приятно. И она писала Хэ Цзяньго, что хочет хорошенько поучиться здесь и пройти закалку, что она не ищет дружбы, а хочет быть одна. В ответ Хэ Цзяньго разразился длинным потоком рассуждений, деклараций и всевозможных «ультиматумов». И она не стала ему отвечать.
Позже Ду Инъин в одном из писем сообщила ей, что за ней ухаживает Хэ Цзяньго, что она преклоняется перед ним, и попросила Бай Хуэй написать, что она об этом думает. Выходит, Хэ Цзяньго в своих чувствах «многозарядный»? Она и представить себе не могла, что Хэ Цзяньго мог быть таким. Ей хотелось рассказать об этом Ду Инъин, но она боялась причинить той боль: ведь Ду Инъин и вправду нравился Хэ Цзяньго. Поэтому она написала Ду Инъин, что «это только ты сама можешь решить, но нужно долгое время проверять свои чувства».
А вот Чан Мин ей не писал. И она ничего о нем не знала. Сразу после приезда в эти места она написала Чан Мину письмо, да так и не решилась отправить его. Она не могла забыть тех сладких дней невысказанной любви. Все, что было с ними, хранилось в ее сердце, как в тайнике, куда можно было лишь изредка заглянуть одним глазком: комнатка в доме тридцать шесть по улице Хэкоудао, круглый столик, обрамленное листвой окно, тени, идущие парой по улице, замерзшие деревца, сквозь которые пробивается лунный свет. И еще разные образы Чан Мина — стоящий в промокшей одежде в лодке, больной, взволнованно говорящий. Его голос, движения, улыбка, речь прочно врезались в ее сердце. И в особенности тот полный любви и радости взгляд, который она часто ловила… Но всего этого уже не вернуть, все это уже не принадлежит ей…
И вот однажды она получила письмо, которое не на шутку смутило ее. Его написал Хэ Цзяньго. В письме говорилось о том, что в начальный период движения они избили ту учительницу! И, конечно, в нем говорилось о Чан Мине.
По словам Хэ Цзяньго, Чан Мин приходил в школу, кричал, что она избила его мать и он хочет свести с ней счеты.
«Этот парень молол всякую чепуху, до предела был озлоблен на тебя. А я все отрицал, потребовал, чтобы он дал официальные показания, и он отступился. Тогда я сказал ему, что в таком случае нам не о чем разговаривать, и он ушел. Но ты не бойся, это дело прошлое. Только ничего не говори другим. Пока я здесь, тебя никто не тронет. Если у тебя будут неприятности или тебе захочется что-нибудь узнать, обязательно напиши мне, но помни: ничего не обсуждай с посторонними и в особенности не сообщай ничего Ду Инъин».
Это письмо породило в голове Бай Хуэй целый рой мыслей. Когда она наконец смогла спокойно их обдумать, она почувствовала, что Хэ Цзяньго не во всем можно верить. Не такой человек Чан Мин, чтобы так поступать. Да и зачем Чан Мину понадобилось мстить ей сейчас, по прошествии нескольких лет? Но как не поверить рассказу Хэ Цзяньго? Потом Бай Хуэй вспомнила, что рассказала о Чан Мине лишь Ду Инъин. Неужели Ду Инъин выдала ее Хэ Цзяньго?
В памяти Бай Хуэй вставал тот злосчастный день, и она думала, думала… Нашу память постепенно покрывает пыль месяцев и лет, а волны жизни постоянно очищают ее. Прошлое может почти стереться в ней, но память о том событии, о том ее преступлении, не изгладилась в ее сердце, потому что Чан Мин по-прежнему не мог простить ее. Это означало, что ее, как и прежде, нельзя простить, нельзя пожалеть…
Вокруг проводились расследования. Старые кадры, интеллигенты, были реабилитированы и вернулись к своей работе. Она считала, что так и нужно, но от этого боль ее становилась еще острее. Вокруг говорили и о «рецидивах», и о «возвращении старого». В этих крикливых заявлениях Бай Хуэй могла бы найти оправдание своему злодейскому поступку. Но неизвестно почему подобные разговоры чем дальше, тем больше казались ей никчемными, словно лекарство, утратившее свои целебные свойства. Они напоминали ей попытку надуть дырявый мяч, который, сколько ни накачивай, все равно не накачаешь.