Стихи
вернуться

Маркиш Перец Давидович
Шрифт:

1947

Ветер, побудь со мной

Пер. А. Големба

Э. Л.

Семь лет тому назад пролег здесь мой рубеж. Как прошлого следы, и он исчез в тумане. Иль ветер никогда не сыщет прежних меж? Иль вьюга занесла годов минувших грани? Прибрежной гальки блеск, и кряжей череда, И пальма над водой по-прежнему космата, И только на семь лет я отступил сюда Оттуда, где любил и сетовал когда-то. Ты их не видел, вихрь? Прошу, побудь со мной! Есть времени приказ! Несу плоды работы, И сердце верное, и день, и труд земной, И, как пчела, спешу наполнить медом соты. Я сам сплетаю сеть, я сам влеку улов,  Сам возвращаюсь я в объятия природы, Я слышу мерный гул больших колоколов, С ним двинутся мои исчезнувшие годы. Да, ветер, это я — в исчезновенье весь! Да, ветер, это я — гость, проходящий мимо. Ты видишь эту грань? Сейчас рубеж мой здесь! Я должен от него уйти неотвратимо.

1947

На перроне

Пер. Д. Маркиш

Э. Л.

Обрамлено лицо твое окном вагона, Ты смотришь мне в глаза, тоскуя и любя. Темно кругом. Состав отходит от перрона. Как будет скучно здесь и пусто без тебя! И только светят мне с последнего вагона В густые сумерки одетые огни. Оливы глаз твоих, манящих и знакомых, Мне в этой зябкой мгле напомнили они. Зачем так сладостна тоска на расстоянье? Разлука почему до боли сблизит нас? Мне долго видятся глаза твои в сиянье Ночного огонька, хоть он давно угас…

1947

Забота

Пер. А. Ахматова

Лишь только луч цветка коснется, щекоча, А ветерок, кусты взъерошив, захохочет, Как, крылья подоткнув, кузнечик сгоряча У наковаленки своей уже хлопочет. Усами жесткими он грозно шевелит, Усы в ногах снуют с зеленым нетерпеньем, А мошкаре лесной стрекочет он, сердит: «Мне надобно ковать! Отстаньте с вашим пеньем!» Кузнечик прыгает — какая суета,— От кустика к цветку легко перелетая, Травинку хилую догонит у куста И опросит: «Припаять? Работа не простая!» Впивается его зовущий молот сам Во множество забот, звенящих и летучих Кузнечик приумолк, И вновь к своим трудам Вернется он, когда блеснет заря сквозь тучи.

1947

Горная мадонна

Пер. С. Наровчатов

Женщина утром, с ребенком, в горах, — Несет на руках его, словно мадонна, И горный рассвет, зажигаясь впотьмах, Их путь осветил вдоль кремнистого склона. Женщина утром, с ребенком, в горах, — Мерцает над ними рассвет, зеленея, А верба их путь осеняет в веках… И вспомнилась мне в этот миг Галилея. Женщина утром, с ребенком, в горах, — Вокруг нее ткань голубая струится, Трепещет косынка на узких плечах… Мне вспомнились ясли, и хлев, и ослица. Женщина утром, с ребенком, в горах, — Над ними сияющих радуг свеченье. Как хорошо, что в безгрешных глазах Не светится будущих мук отраженье! Певучей походкой идет на восход, Легкая, нежная, в воздухе тая… Нет, не мадонна ребенка несет, Казачка идет по тропе молодая. Казак ее муж? А быть может, еврей? Крестьянин? Не плотник ли старый, скорее? Я счастлив, колени склонив перед ней, Что миру не ведать второй Галилеи!

1947

Море на рассвете

Пер. В. Тушнова

У гор покоя просит море, Продленья сладостного сна. На небе ночь с рассветом в споре, На море — мрака пелена. И пробуждению не верит Его, дремотная душа, Оно ощупывает берег, Цветную гальку вороша. За камни ухватиться хочет. В береговой вцепиться склон, В последнее дыханье ночи, В последний, предрассветный сон. Но только собственному стону Оно внимает в тишине, И берег стелет тень на лоно, Мерцающее при луне.

1947

Капелла

Пер. А. Големба

И, даже не кивнув, а просто так — на слух, Договорившись вмиг со всем зверьем окрестным, Затерянный в горах ручей проснулся вдруг И дробно зажурчал в гранитном ложе тесном. «Кто вступит вслед за мной? — звенит он. — Говори!» И эхо повторить вопроса не успело, Как дрогнул над ручьем смешной вихор зари И в шумный разговор вступила вся капелла. Как ливень по весне. Вступили. Сразу все. В симфонию любви и скрежета и свиста. Кузнечик-музыкант почти басит в росе, И в стебли трав вплелась печаль жука- флейтиста. Сперва еще слегка смущаются юнцы, И режет чуткий слух рассветная настройка, Но вот уже стучат шальные кузнецы И тысячи цикад бьют по цимбалам бойко. Нас может оглушить скрипение цикад, Оно в рассветный час звучит с нежданной силой. Давно гудит пчела над венчиком цветка, Вплетя лазурь небес в свой плащ прозрачнокрылый. Как сладостно пчеле над венчиком висеть, Кружиться и жужжать, пускаться в путь окольный. А кто-то угодил уже в паучью сеть, И грозно загудел орган янтарноствольный. В сторонке богомол. Одет в зеленый фрак. И впрямь он молится. Свисают фалды сзади. Крючки передник ног — хитрец! — скрестил он так, Чтоб голову снести распевшейся цикаде. Но радость бытия не ведает конца, Сто тысяч голосов слились в один всецело: Певец в густой траве приветствует певца, Рассветной свежестью восхищена капелла.

1947

Летучая мышь

Пер. Л. Озеров

Уже не ночь, еще не день, И свет зари пока неведом, И мышь летучая, как тень, Влетает в щель меж тьмой и светом. Она проскальзывает в сон, Она виденьем из видений Вдруг прошмыгнет за грань времен Зигзагом мимолетной тени. Она торопится домой. Пора! Она боится солнца. Ее терзает свет прямой Слепящего, как медь, оконца. И перепончатую шаль Подняв над темной головою, Она летит куда-то вдаль, Освистанная синевою. Как день пришел, как ночь ушла — Не разобрать летучей мыши. Сейчас был свет. И снова мгла. То вниз летит, то взмоет выше. Утомлена, ослеплена, Косым лучом не обогрета, Вмиг улетает прочь она Над зыбкой гранью тьмы и света.

1948

Роза

Пер. А. Големба

Припала к белизне льняного полотна Недавно срезанная, вянущая роза: Впервые в жизни спит на скатерти она, Во власти колдовства, безволия, наркоза. Еще не замутнен ее прохладный сок, На горле стебелька не загноилась рана, Зеленой кожицы стыдливый поясок С подвязкой круглой схож, надорванной нежданно. Поодаль лепестки на влажном полотне Лежат, подобно сброшенной одежде. Она хватилась их (искала их во сне), Хотела их вернуть и стать такой, как прежде. Ужели в духоте, в густом ночном тепле Не раскрываться ей навстречу дробным трелям И в предрассветный час, дрожа в одном белье, Не ждать, когда ж ее согреет листьев зелень? И так у ней во сне кружится голова, Как будто вновь ее колючий поднял стебель, И млеет соловей в томленьях волшебства, И месяц замерцал: как знать, в душе ль, на небе ль? Но я не соловей! И я тебе верну Блаженную луну и пламя вечной жизни, — Я к телу твоему, к шипам твоим прильну: Не медли, кровь моя, — скорей на землю брызни!