Стасик резко свернул с бетонки куда-то вбок, и дорога пошла под уклон. Ещё пять минут петляния непонятно где - и впереди блеснула вода.

Мы остановились. Пахло рекой и рыбой. Не люблю этот запах. Другое дело море, солёный воздух, насыщенный бромом...Мне вдруг остро захотелось домой.

– Это пруд-охладитель,- вдруг заговорил Стасик вполголоса, - его водой охлаждают реактор, поэтому вода теплая даже зимой. И здесь всегда много рыбы.

– Радиоактивной?- прокашлявшись, поинтересовался я.

– Вода чистая и рыба чистая,- не обиделся Стась,- мы здесь часто рыбу ловим. Да весь город ловит - не переловит. А река- чуть ниже. Река Припять, она впадает в Днепр.

– А Днепр впадает в Черное море,- ехидным голосом перебил я Стаса,- не учи учёного географии УССР...

... Климчук очнулся и резко открыл глаза. Ему показалось, что зеленый торшер возле телевизора недавно погас и вот опять включился. Лельченко вроде бы продолжал спать.

Володя осторожно поднялся с дивана - решил проведать меня, на всякий случай.

– Как там парнишка?
– не открывая глаз, неожиданно спросил Лельченко.

Да, сон у деда чуткий. Кошка бы позавидовала.

Климчук заглянул в комнату. Секунду смотрел на тахту.

– Спит, аж сопит,- негромко объявил он деду,- беспокойно как-то спит. Намаялся за день. Ишь, кеды разбросал!

– Полночь,- подавляя зевоту, сказал Николай Григорьевич,- ты тоже поспи. Ещё есть время...

...
– Короче, вода в пруду-охладителе чистая,- невозмутимо продолжал Стасик,- второй контур реактора, это тебе - не первый. Я знаю, у меня отец на втором блоке работает. Нет, работал...Нет, работает. А станция в полукилометре отсюда. Мы всё хорошо увидим. Сколько на твоей "Электронике"?

– Ноль ноль сорок две.
– сказал я, включая подсветку часов.
– Зачем ты меня сюда притащил? Увидим взрыв и будем светиться в темноте все пять минут оставшейся жизни?

Стасик шутку оценил. Засмеялся, закашлялся. Кстати, они всё время кашляли, оба.

– Мы успеем посмотреть и быстро смотаем удочки! До станции всё же не близко.

– Ага, в прошлый раз ты тоже так говорил,- в разговор вдруг включился смуглый и чернявый Богдан,- тогда, 26-го, на мосту.

Стась нахмурился, насупился:

– Тогда откуда я мог знать, что через мост прошло облако взрыва. Теперь-то знаю...

– Зато я, как Сократ, знаю, что ничего не знаю,- я начал злиться.
– Мне кто-нибудь, что-нибудь, наконец, объяснит?

Богдан разлегся на траве, раскинул руки и стал рассматривать звездное небо Полесья.

Хорошая мысль, кстати - ноги давно гудели от усталости. Идея явно понравилась и Стасику, он положил велосипед и присоединился к Богдану. Мне оставалось лишь последовать их примеру. Яркие огни станции отражались от реки, так что полной темноты не было. Стась перевел взгляд умных глаз на меня, посмотрел на Богдана и вновь на меня.

– Я объясню, как смогу и как сам понимаю всё это,- заявил он.

Рассказывал он долго. 26-го апреля они узнали об аварии в школе. Точнее шли разговоры о пожаре на станции и о том, что может быть утечка радиоактивности. Всех распустили по домам. В городе особой тревоги не было, не первый раз авария, не в первый раз пожар.

Привыкли. Вот только странно першило горло и резало веки. Они с матерью не могли дозвониться на станцию к отцу. Телефоны в городе не работали. Несмотря на запрет, Стасик решил поехать на станцию на велосипеде. По пути, на беду, за ним увязались семиклассники Ромка и Богдан. Соседи. Проехать на АЭС было уже невозможно - всюду на подходах стояли посты милиции, машины ГАИ с областными номерами. Появились и солдаты. Поехали на путепровод, так здесь называли мост через железнодорожные пути. Там милиции не было. С моста открылась жуткая картина разрушенного четвертого блока - огромный, черный завал, языки плохо видимого фиолетового пламени и марево раскаленного воздуха над реактором.

Они не знали, что реактор разрушен, что мост ночью посыпало всеми изотопами элементов таблицы Менделеева, что в непонятной, похожей на пепел необычной пыли путепровода спряталась невидимая радиоактивная смерть.

– Понимаешь, я должен был догадаться,- Стась говорил хмуро, но спокойно, тогда как младший Богдан шмыгал носом и всхлипывал,- воздух был тяжелый, не наш, резал горло, обжигал, а я подумал, что это жара.

В общем, они сидели на великах и смотрели на станцию. А мимо, по мосту, то и дело проносились легковушки, поднимая облака радиоактивной пыли. Это бежали из города люди, правильно и быстро понявшие масштабы беды. А парни смотрели и смотрели на разрушенный блок. Наверное, с час. Стало плохо. Странно побелела, а потом вдруг потемнела кожа. Невыносимая тошнота. Младшие первыми сползли с велосипедов.

Больше Стасик не помнил ничего. Совсем...

А потом вдруг оказался на улице темной, пустой и безмолвной Припяти, почему-то в школьной форме с комсомольским значком. Пошел к себе домой, встретил в пустом подъезде испуганных соседей - Богдана и Ромку...

Время перестало существовать. Над городом больше не поднималось солнце. Они никого не встречали в своих бесконечных прогулках по городу. И голод, и жажда их не беспокоили...

Однажды они зашли в парк аттракционов. Дурачились, катали друг друга в машинках, а потом Ромка взобрался на колесо обозрения, перелез на другую сторону через одну из кабинок и...пропал из виду. Только на мгновение. Выскочил назад возбуждённый и сияющий от счастья, потащил за собой товарищей. Они увидели ночную, светящуюся огнями, зелёную Припять, полную обычной, знакомой жизни.