Шрифт:
—И это не все еще, — выкладывает новости Андрейка, — такой еще есть сюрприз, что ни за что не угадаешь.
Маруся смотрит на него как на бога. А говорят еще, что не бывает любви с первого взгляда!
— Вернулись обратно ребята из общежития? И с ними Нина? — спрашиваю о самом затаенном. Очень мне хотелось, чтобы и она была при моем вступлении в комсомол.
— Нет, — хмурится Андрейка, — их уже не вернут. В Свердловск их повезли.
— Ну что же? Говори!
— А то, что твой портрет — на Доске почета. Вот что!
Действительно, сюрприз! Сердце у меня начинает колотиться как сумасшедшее. Значит, считают меня настоящим рабочим. Но почему меня одного?
— А твой, Андрейка?
— Ну, и мой. Да и Сашкин тоже. Все трое и, как всегда, вместе. А рядом со мной на Доске почему-то Зоя Голубева. Словно судьба знак подает, что быть нам всю жизнь вместе.
— Судьбы нет. И бога нет, — сухо произносит Маруся.
Бедная! Не может же Андрейка разорваться на две половинки. Он никогда не был таким влюбчивым, как мы с Воронком. Если уж полюбил, то, видно, и впрямь на всю жизнь.
— Как Рая там поживает?
— Большой привет тебе передавала. Не ожидала, говорит, что Сазонов способен на что-нибудь, кроме стихов.
Способен, Раечка, способен! Ты еще вспомнишь Алексея Сазонова и когда-нибудь пожалеешь о ледяном презрении, которым ты одаряла меня. Не повезло мне с первой любовью. Наверное, редко кому везет с ней. Для этого надо быть счастливчиком. Или таким красавцем, как Андрейка. Впрочем, Рая и в нем никогда не находила ничего особенного. А я-то всегда знал, что Андрейка — самый настоящий человек. Скромный, добрый, трудолюбивый. И очень честный. Вот и спрошу-ка я его, сколько денег назанимал Сашка.
— Занял? Да ни копейки он не занял, — удивляется Андрейка.
— Откуда же все это? — Я киваю на тумбочку.
Друг мой растерянно смотрит на Марусю, словно ждет от нее поддержки. Но Маруся молчит. Она думает о Зое Голубевой. А может, о женихе.
— Разве Сашка ничего не говорил?
— Ничего. То есть мялся чего-то...
— Он же аккордеон загнал. Пошел на Тишинский — в загнал. «Мне, говорит, батька привезет из Берлина еще получше. А пока на училищном буду пиликать».
Ах, Воронок, Воронок, забубённая головушка! Как расплачусь я с тобой за все? Да и нужно ли думать сейчас об этом! Как он сиял тут, сидя рядом со мной.
На душе у меня становятся тепло и радостно. Вот выйду на больницы, и в тот же день будем поступать вместе с ним в комсомол. Вместе!
До самой старости, до седых волос мы будем гордиться тем, что в наших комсомольских билетах будет сказано: «Время вступления — год сорок первый... Город — Москва...»
1962—1965 гг. Москва