Вполне приличную игрушку получил: плоскенькие, цифры — палочки, стрелки — палочки, тикают бодро…

Конечно, к матери уже не успеть. Позвонить! По дороге в детсад.

Едва нашел автомат — чтоб и с дверцей, и с трубкой. Нынче они называются таксофоны. И нахальны не менее, чем таксисты: монету сожрал — и молчит. Второй — без гудка. В третьем еле-еле, как с другого края планеты, пробился голос матери:

— Алло! Слушаю! Громче! Вас не слышно! Перезвоните!

Куда там — перезвоните! Уже гудят — не там поставил тачку, мешает проехать. И двушки нет. И времени нет!

…Ладно. Позвоню с дачи. Не может быть, чтоб у Маркина на даче не было телефона.

Дальше все катилось гладко, только Стаську пришлось отдирать от себя, как пластырь: «Пап, я с тобой!» Елена, умница, сунула ему пестренький «кубик Рубика» — затих.

По шоссе — с ветерком, думал, успеет, но пришлось блуждать в поселке, среди одинаковых пряничных теремков…

Все сидели уже «теплые». Борис определил привычно: «Опаздываю на два такта». Сделал вид, что принялся догонять, прислушиваясь к застольному гулу:

— А водочка пошла топором.

— У частничка или по ордерочку икорка?

— Да уж не белковая, пробуйте!

— Болгарские огурчики, поэма…

Борис, употребляя и закусывая, осматривался. Новак сидел далеко, со стороны начальственной, там, где Щекочихин, Валуй и хозяева, в своем породистом пиджаке с бирочкой «Свав», вроде бы поглощенный застольными процедурами, тем не менее, все видел, все замечал — и Борису метнул острый, как копье, взгляд… Даже холодком по спине повеяло — и он постарался забыть, расслабиться.

…Когда застолье пошло на спад — вставали по одному, выходили. Борис почувствовал на плече у себя тяжелую, как лопата, руку:

— Идем-ка, старик, подышим дымком…

Устроились на террасе, на плетеном из лозы диванчике. Новак покуривал, благодушно посмеивался.

— Умеет Маркин предаваться радостям плотским, вкусно есть, крепко пить. На дачке все, как говорится, поставлено на серьезную ногу. Сауна есть, я попробовал — сварился, как сосиска…

Борис знал, что все это преамбула, внутренне напрягся, ждал.

Докурив, Новак сказал — четко, словно гравируя слова:

— Дело вот в чем: мне нужен зам. И я хочу, чтобы им стали вы, Борис Ильич.

— Польщен, — едва выдавил Борис — в горле пересохло.

— Не очень обольщайтесь. Просто — вы мне подходите. Знаю, характер у вас скользкий. Но я на бревне плавал — в юности сплавлял плоты…

Борис все это проглотил — Новак, известно, хамоват, но своих не выдаст. Напомнил осторожно:

— Вы можете назначать из прошедших по конкурсу.

— Да, конечно, сначала конкурс. Но для вас это должна быть беспретендентная борьба. И потому кое-кто — по конкурсу пройти не должен. И это зависит от вас.

— От меня?

— Да. Я знаю, многие видят моим замом Сажнова… Он, мол, у своего Юренина в тени. Ничего, его талант любую тень осветит. А мне достаточно своего таланта…

У Бориса стало покалывать в виске, щеки горели, как ободранные наждаком. Если вдуматься — обидно. Однако… у человека такая манера…

Новак продолжал уверенно:

— Сажнов — ваш приятель, давний. Кто знает его лучше, чем вы? И кто сможет подбросить мне что-то, могущее смутить конкурсную комиссию? Так, мелочь, пустячок. У каждого найдется этакая зацепочка… А чтоб сведения просочились — моя забота.

— У Олега — нет, — хрипло сказал Борис. — Нет за ним ничего этакого…

Новак тихо засмеялся.

— А, взыграло ретивое! Друг! Но припомните: в наше время добро должно быть с кулаками, сердце — с костями… Я знаю, мы сработаемся, я его вижу — наш тандем. А с Сажновым — нет. И это будет во вред делу. А главное — польза делу, все остальное — чепуха, чепухенция… Это ведь только в зоопарке — и волки сыты, и овцы целы… Так вы найдете что-нибудь, а? Соринку в глазу?

Уверенный, ухоженный, прет вперед, как танк, какой толк говорить с ним о высоких материях? Тем более, что по сути он прав. Ему лучше знать, с каким замом можно будет держать на рабочем ходу неповоротливую махину НИИ. А Олежка? Отдать на распинание? Ерунда. Ему в жизни ничего не надо, кроме пары часов машинного времени…

Время, время! Черт, он же хотел позвонить матери! Но надо что-то ответить. И он ответил чужим, не своим голосом:

— Дайте день — подумать…

— Резонно, — сказал Новак.

Телефонов было больше, чем надо, — три параллельных аппарата, один — бело-золотой, в стиле «ретро», остальные попроще, но все аккуратно соединяли, он звонил из каждого раза по три, и слышал одно — гудки. Протяжные, монотонно падающие в бездну эфира.

В такой час — нет дома? У соседки? Но мать не очень-то ладит с этой занудливой трескотухой.