Алиса поразилась, аристократка в движениях и жестах была к тому босиком, причем темно-коричневый загар на изящных, точеных ножка говорил, что таким образом она ходит как минимум несколько последних месяцев. Платье тоже куда короче монастырского или арестантского, несмотря на сходство покроя. Впрочем, от этого бунтарка выглядит еще лучше.

Максим Железняк буркнул:

– И кого это нелегкая к нам принесла?

Алиса спокойно ответила:

– Не буду врать, что наша газета горит желанием получить от вас интервью... Но весть достаточно важная для вас.

Виктория с широкой улыбкой ответила за всех:

– Женщины с такими глазами не лгу, а лишь... Сочиняют. Но сей раз я поняла у вас как журналистки весьма важное дело.

Алиса немного удивилась:

– А мы что с вами встречались, от чего вы это взяли?

Виктория шлепнула ладошками:

– Да хотя бы точащий из кармана блокнот с пометками, такая редкая автоматическая чернильная ручка... Да и кто еще может сунуться к нам кроме журналиста и...
– Тут революционерке стало столь весело что он захихикала.
– Тем более фраза наша газета и интервью.

Массивный Максим Железняк нахмурился, сделал быстрый шаг. Он и в самом деле имел фактуру медведя, и стремительную реакцию данного зверя:

– А может это шпионка, проникла сюда, под видом журналистки... Что-то уж больно красива.

Алексей Дубинин мелодичным голосом, читающего проповедь ксендза возразил:

– Да нет! Эта Алиса Канареева, сменившая несколько журналов, гонимая за либеральные взгляды, но остроумная милашка. Думаю, она не из тех, кто согласится на шпионах.

Максим неохотно согласился:

– Ты хоть и Дубинин, но память у вас железная, настоящая ходячая энциклопедия.

– В том числе и по взрывной технике!
– Вдруг брякнула Алиса.

– Что?
– Алексей неожиданно утратил чопорность и резко вскочил.

Журналистка на одном духу продолжила:

– Хинштейну видимо что-то известно о вашей причастности к нескольким взрывам и каким-то расправам. Он грозил, если вы попытаетесь парализовать забастовкой подконтрольную им промышленность, то выбросит такое...

– Вполне ожидаемый ход!
– Холодно ответил, привычно взяв себя в руки Дубинин.
– Но мы и этому вполне готовы.

– Вот байстрюки, толстопузые!
– Бешено взревел Железняк.
– Мы раскроим их жирные рыла в порошок. Меня не пугает ни тюрьма, ни каторга, а по ним уже черти со сковородкой плачут. Недолго этой жирной слизи поганить Землю.

Виктория приложила указательный палец к губам и предупредила:

– Да осторожнее, если они знают, где они, то вполне могли подослать для прослушки шпика.

Алексей Дубинин также понизил голос и почти шепнул:

– Конечно, о сговоре с миром олигархом и речи быть не может. Не для того, все это нами затевалось, тем более, что близок конец столыпинщины...- Интеллигентный мятежник оглянулся, покосившись на окно и закончил.
– Мы тоже предприняли серьезные ответные шаги, но раскрывать их пока не станем.

Его туфли скрипели, бросив на них взгляд, журналистка отметила: "Импортные с шипами, может это и самом деле шпион?".

Виктория, очень мило улыбнувшись, предложила:

– Может, посидите немного с нами, и побеседуем не о политике, а поэзии, живописи.

Алиса растеряно брякнула:

– А эти прекрасные картины, наверное, вы рисовали?

Виктория с радостью подтвердила:

– Нуда! Вам нравиться?

Алиса честно ответила:

– С одной стороны да, но с другой словно кошки по коже дерут... Не знала, что вы еще и художница!

Виктория с невинной улыбкой ответила:

– Раньше я рисовала только карикатуры и совсем недавно перешла на что-то более... Благовидное, хотя поверьте и карикатура требует немалого умения.

Алиса в ответ даже присвистнула:

– Мне ли не знать! Ведь я все-таки не из последних журналистов...

От воспоминаний арестованную девушку отвлекло болезненное покалывание в ступнях, они вышли на усыпанную острыми камешками горную дорогу, уж подходя входящей глубоко в скалу губернской тюрьме.

И как Виктория ходит босиком по таким местам. Конечно, Алиса не удержалась от подобного вопроса. Мятежница ответила:

– После ареста меня как последнюю бродяжку держали в одном рубище и без обуви, при этом еще до судебного приговора заставляли таскать вместе с другими женщинами-заключенными тачки с углем на сталелитейный завод. Так что, пережив первые дни ада, я вскоре привыкла и закалилась. А освободившись, решила, в знак протеста существующему строю так и ходить босиком в солидарность с народом. Конечно, в мороз слишком долго на снегу выдержать трудно, но зато забыла, что такое простуда. И меня каторга в Сибири ничуть не пугает... У кого в сердце правда, тот свободен любом застенке, а кто питается ложью, заключенный в роскошном дворце!