Они вошли на балкон. Перед ним и под ним разверзлась какая-то пещера, пышная и роскошная, как дворец. Толстые колонны, покрытые ажурной резьбой, подпирали синий свод потолка, на котором мерцали звезды. Разинув рот, ошеломленный и пытающийся хоть как-то освоиться в этом водопаде новых впечатлений Дэнни оказался в красном бархатном кресле. Из одного угла зала связка длинных золотых трубок, как-то соединенных вместе, вдруг издала глубокий и низкий звук, и он почувствовал, как по спине побежали мурашки. Он забыл и про миссис Деннисон, когда прямо напротив того места, где он сидел, вдруг медленно пошел кверху занавес. Музыка стала замирать, свет меркнуть. За занавесом обнаружился огромный белый экран. В зале было теперь совсем темно. Дэнни испугался. «Надеюсь, тебе понравится», — услышал он голос миссис Деннисон, но не в силах был вымолвить ни слова. Потом черноту прорезал пучок света, экран ожил и заполнился образами другого мира. Зазвучали трубы, по склону холма поскакали рыцари в доспехах, и впереди всех сам король — Генрих Пятый, осадивший коня у ворот своего замка. Так в жизнь Дэнни вошел Шекспир.

Это стало привычкой. Каждую субботу миссис Деннисон и Дэнни сидели бок о бок в полупустом зале кинотеатра, уставившись на прямоугольный экран, и по очереди доставали из кулечка кукурузные хлопья.

Дэнни не вставал со своего места, пока не исчезал последний титр, он испытывал ненависть к вспыхивавшему свету и гаснущему экрану. Он знал теперь о кино все — названия картин, фамилии режиссеров, кинозвезд, операторов и сценаристов. Все мальчики в приюте наизусть помнили, сколько мячей пропустил Джеки Робинсон в 1947-м году, но зато понятия не имели о том, что Роберт Колман получил «Оскара» за «Двойную жизнь». Всей душой полюбил он эти тени волшебного фонаря, оживающие на экране. Оцепенев, следил он за тем, как Гарольд Рассел в «Лучших днях нашей жизни» берет чашку кофе стальными крючьями, заменившими ему руки, и, когда фильм кончился, быстро вытер глаза, стыдясь своих слез. К его удивлению, плакали, не стесняясь, многие мужчины в зале.

Они вышли на улицу, и он заметил, что и миссис Деннисон тоже взволнована фильмом. Она сказала:

— Во всем мире люди плачут в кинозалах. Кино — форма искусства, не менее важная, чем литература, и, наверно, более мощная.

«Да, — подумал Дэнни, — я испытал эту мощь на себе».

Всю следующую неделю он занимался еще усердней, чем всегда, безропотно выполнял все, что ему поручали, предвкушая Фреда Астора в «Восточном параде». Но миссис Деннисон в эту субботу была занята.

Дэнни в отчаяньи и в полном одиночестве — Роя наконец включили в состав команды запасным игроком — расхаживал по комнате из угла в угол. Влезал на стул и через узкое окошко смотрел, как во дворе играют в бейсбол, а Рой со страдальческим выражением лица сидит на скамейке и держит в руках биту, размером с него самого. Видно, не только Дэнни был несчастен в этот день.

Он взглянул на стенные часы — половина двенадцатого. Всего через полчаса на экране «Риальто» появится Фред Астор. Он должен его увидеть! Надев кепку с эмблемой приюта — все воспитанники были обязаны носить ее, — он на цыпочках прокрался мимо директорского кабинета.

— Куда собрался, Дэнни? — догнал его уже у самых дверей голос Марии-Терезы.

— Меня ждет миссис Деннисон, — солгал он.

Она кивнула, и Дэнни на подгибающихся ногах выбрался на улицу.

Денег у него не было, но зато был план. В «Риальто» он сунул кепку в карман и пристроился в очередь за билетами за величественного вида женщиной. Когда она склонилась к окошечку кассы, скользнул мимо билетера, сказав «Билету мамы», и помчался наверх, на балкон. Там забился в угол и дрожал, пока не погасили свет. Но как только раздалась музыка, он забыл обо всем и с таким воодушевлением завертел головой в такт движениям Фреда Астора, что сидевшая рядом женщина толкнула его локтем.

На этот раз он не дождался финальных титров, а через боковые двери выбрался на улицу и заторопился в приют, пританцовывая, вертя ветку, заменявшую ему тросточку Астора, и напевая только что услышанную песенку.

Сестра Мария-Тереза по-прежнему несла караул у дверей.

— Спасибо, миссис Деннисон! — крикнул он, обернувшись на улицу, потом вежливо кивнул монахине и направился в свою комнату.

Он никому не рассказал об этой, проделке — ни миссис Деннисон, ни Рою.

Самым скверным днем было воскресенье. Их поднимали очень рано, в шесть утра, и вели на службу в соседнюю церковь.

Священник не хотел, чтобы они смешивались с другими прихожанами. После богослужения надо было готовиться к завтраку, на котором присутствовали возможные усыновители. Директриса обращалась к ним с речью: объясняла, какое богоугодное дело они совершат, если дадут несчастным сироткам дом и семью, и как щедро воздастся им за это на небесах. Потом они строем входили в столовую, становились в четыре шеренги на возвышении и пели гимны, пока будущие родители, пережевывая поджаренный хлеб и яичницу, с интересом рассматривали их как товар на прилавке. К концу завтрака по крайней мере одного из воспитанников забирала какая-нибудь бездетная чета.

Дэнни, как только попал в приют, постоянно слышал, что его-то никто не возьмет — слишком большой, и радовался этому. Он втянулся, привык и не желал никаких перемен. Перемены будут только к худшему. А вот Роя могли усыновить, и это его тревожило. Рой, как и все остальные, всматривался в сидевших в столовой людей отчаянно молящими глазами, надеялся, что этот волшебный день наконец наступит, и представлял себе своих будущих родителей. Отца и мать он не знал, и с младенчества кочевал по сиротским домам.

— Дэнни, а ты помнишь своих родителей? — спросил он однажды.

— Я не хочу об этом говорить, — оборвал его тот.

По воскресеньям, после этой тяжелой процедуры, Роя мучили кошмары, и он писался во сне. За это в приюте сурово наказывали: провинившегося оставляли без обеда, и, пока его товарищи дружно стучали ложками, он стоял в углу с плакатиком на груди, рассказывающим о его прегрешении. Дэнни уже несколько раз похищал из кладовой чистое белье и перестилал постель Роя, чтобы сестра Мария-Тереза не заметила происшествия. Грязные простыни прятали под матрас, а потом сдавали в прачечную вместе с остальным бельем.