Она перебирала его кудрявые волосы, и у самой щеки он чувствовал ее грудь. Сердце колотилось, ладони стали влажными.

— Смотри, — она показала за окно, — какая луна… — свободной рукой она погасила лампу. — Так лучше, правда?

— Правда, — прошептал он.

Мурашки побежали по его телу, когда она прилегла рядом и прижалась к нему. На какой-то миг ему захотелось вскочить и убежать, но тут она прильнула к его рту, кончиком языка мягко раздвигая плотно сжатые губы. Его обдало жаром.

— Тебе сегодня шестнадцать, ты чувствуешь себя взрослым мужчиной? — с нежной насмешкой спросила она и, прежде чем он успел ответить, снова поцеловала его. На этот раз его губы сами раскрылись навстречу ей, кончик языка встретил ее язык. Рука Маргарет, пробравшись под пижаму, гладила его живот.

Дэнни обхватил ее, крепко прижал к себе. Рука ее скользнула ниже.

— Да, — услышал он ее шепот. — Ты уже мужчина.

С того дня это стало таким же ритуалом, как и кино по субботам. Дэнни иногда спрашивал себя, не дает ли она мужу перед их свиданием лишнюю таблетку снотворного?

Теперь он по-другому смотрел на девочек-одноклассниц, на их созревающие груди. Самая хорошенькая — ее звали Пегги, на биологии они сидели рядом — пригласила его на свой день рождения. И в субботу после обеда он вбежал к себе в комнату, где лежали заранее приготовленные лучшая белая рубашка, темно-синий костюм, вишневый галстук. Начищая башмаки, он весело насвистывал и потом в такт той же мелодии запрыгал по ступенькам вниз. Там, внизу, стояла с замороженной улыбкой Маргарет.

— Желаю тебе как следует повеселиться.

Ее тон смутил его:

— Я ненадолго, ма… Маргарет…

— Почему же, Дэниел? Оставайся там, сколько захочешь, — глаза ее, казалось, пронизывали его насквозь. — Сегодня же суббота. А обо мне не беспокойся.

— Ну, хочешь, я совсем не пойду?

— Решай сам, ты уже взрослый. Поступай так, как сочтешь нужным, — она отвернулась и ушла.

Дэниел постоял, несколько раз взглянул на часы и медленно начал подниматься по ступенькам обратно. Руки его бессильно болтались вдоль тела.

Чем ближе был день окончания школы, тем чаще Маргарет заставляла его сидеть дома и заниматься, готовясь к поступлению в Сиракузский университет. Но у Дэнни на уме было другое. Он понимал, что должен уехать отсюда, иначе придется так и жить под неусыпным и жестким контролем Маргарет. Не только о подружке нечего было и думать, она не давала ему встречаться и с одноклассниками.

Но когда он получил уведомление о том, что принят в Институт искусств при Университете Южной Калифорнии, Маргарет ничего уже поделать не могла.

Шел 1950 год. Кому-то он запомнился тем, как президент Трумэн счастливо избег покушения, другим — началом антикоммунистической истерии, развязанной сенатором Маккартни, но для Дэнни это был год выхода на экраны увенчанного «Оскаром» фильма «Все о Еве» с Бетт Дэвис и Энн Бакстер. Это был последний фильм, который он смотрел вместе с Маргарет Деннисон. На следующий день он уехал на Западное побережье.

Стоял сентябрь. В Сиракузах желтели и облетали листья, а здесь, в Калифорнии, было по-летнему жарко, распускались цветы, и в безоблачное синее небо целились верхушки пальм — таких высоких, что непонятно было, как они стоят и не падают.

Дэнни робко бродил по многолюдному университетскому кампусу, поглядывая на студентов, чувствовавших себя вполне уверенно и свободно, и читая греческие буквы у них на свитерах — они обозначали, к какому «братству» принадлежат их владельцы. Дэнни не решался подойти и заговорить с ними, а когда все же отваживался — мямлил и запинался от смущения. Ему было восемнадцать лет, а он чувствовал себя, как в тот день, когда его привезли в приют.

Он тосковал по дому, где под крылышком у Маргарет было так уютно и надежно. Первую неделю он писал ей ежедневно. Потом услышал, как его хорошенькие сокурсницы перешептываются «Какой красивый», стал получать столько приглашений на разнообразные вечеринки, что времени на письма не оставалось, да и надобность в них отпала. А потом, когда он начал подрабатывать официантом в кафетерии, исчезла и последняя зависимость от миссис Деннисон и от тех небольших денег, что она ему присылала еженедельно.

Ему предложили стать членом нескольких студенческих «братств», и в том числе — еврейского. Это смутило его.

— Тут какая-то ошибка, — сказал он, — я же не еврей.

— Ну и что? — ответили ему. — У нас нет ограничений, мы принимаем всех, кто нам подходит.

Дэнни был в смятении. Почему они пригласили именно его? Заподозрили в нем еврея? Узнали своего? Он заперся в комнате и принялся разглядывать в зеркале над умывальником свои черные вьющиеся волосы, прямой нос. Он не похож на еврея. Маргарет говорила, он — вылитый Роберт Тейлор, а ведь Тейлор — не еврей. Или еврей?