Шрифт:
– Не представлялись,- отрезала Клава.- И я с ними не знакомилась… Только зашла в калитку, а там сразу шум поднялся, стали ловить меня, но я убежала. Вот и все. Или еще…
Пресвитера разом взорвало. Он дико замахал кулаками перед самым Клавиным носом:
– Дрянь! Потаскуха! Хвост привела к самому дому? Отвечай, привела?
– Мне откуда знать? Вы в таких делах опытнее.
– Молчать!
Клава едва успела увернуться от огромного кулака. Иннокентий рванулся к сундуку, зацепился по дороге за табуретку, отшвырнул ее в сторону. Табуретка ударилась о шкафчик с посудой. Со звоном на пол
полетела кастрюля. Мать в испуге отшатнулась, и тут же цепкие руки столкнули ее с сундука.
– Не путайся под ногами, давай ключ!
– С лихорадочной поспешностью пресвитер отпер сундук, погрузил в него руки и стал рассовывать по карманам пачки денег, то и дело бросая на Клаву подозрительные взгляды, будто та готовила ему новую неприятность.
Потом он захлопнул крышку, надел картуз, кивком головы подозвал к себе мать и отступил с нею в сторону. Он что-то шептал ей на ухо, кося взглядом на дверь. Мать покорно и молча кивала в ответ головой. Клава расслышала только обрывок фразы: «…пусть к старику приходит…»
И когда он ушел, Клава впервые за всю суматошную ночь свободно вздохнула. Взглянула на мать, та тоже вроде бы посветлела лицом и, кажется, чуточку улыбнулась уголком рта.
– Поешь, Кланя,- ласково предложила мама.
– Что-то не хочется. Совсем отбил аппетит твой праведник.
Мать в испуге замахала руками:
– Опомнись, доченька! Разве такое дозволено?
А Клава еще пуще развеселилась, запрыгала, точно маленькая:
– Дозволено, дозволено.- И звонко рассмеялась.
VII
Шариков ожидал неприятного разговора с начальником. Скептически оценивая свои действия при задержании Голодко, он убеждал себя, что поступил как неопытный, ничего не смыслящий новичок. «А за плечами как-никак пятнадцать лет службы на границе,- думал он, досадуя на себя.- Следовало предвидеть возможные осложнения. Одно дело - бумага, на которой изложен план действий, пусть даже самый подробный, другое - действительность… Вот и опростоволосился ты, парень. Поторопился, не выяснил до конца всех деталей. Разве не знал, что такие, как Голодко, никогда не действуют в одиночку. Он ведь не увлекающийся нумизмат, а контрабандист! Хитрый, алчный, изворотливый. А ты бил растопыренными пальцами…»
И еще вспомнил старший лейтенант дельный совет старшины: не торопиться с арестом Голодко. Зря не прислушался. Кубладзе - очень опытный пограничник. Он оказался прав…
Недавний ливень освежил город. Улицы, чисто вымытые дождем, блестели под ярким солнцем. Легкий ветерок с Веснянки шелестел в посвежевшей листве тополей, приятно холодил тело. На газонах по-весеннему ярко пестрели цветы. Но старшего лейтенанта не радовала красота летнего утра, не веселил оживленный гомон людей, торопившихся на работу. Он быстро шагал по тротуару, погруженный в свои невеселые думы. У входа в штаб Шариков молча откозырял дежурному и, переступая через ступеньку, быстро поднялся на второй этаж. Перед дверью майора Дудина остановился, несколько раз глубоко вздохнул и негромко постучался.
– Здравствуйте,- поднялся навстречу майор, дружелюбно протянул загорелую руку.- Садитесь, Валентин Иванович. Признаться, я ждал вас часам к двенадцати,- сказал он, присаживаясь на диван.- Вы и выспаться не успели толком. Надо было отдохнуть.
Шариков насторожился: что это, скрытая ирония?
Майор словно не замечал состояния старшего лейтенанта. Или не хотел замечать. Он потянулся рукой к лежавшему на столе портсигару, взял папиросу.
– Вы, кажется, не балуетесь этим снадобьем?
– спросил Дудин.- И не нужно, Валентин Иванович. Знаю по собственному опыту. Могу предложить конфету взамен. Хотите?
«И чего он тянет?
– подумал Шариков.- Папироску, конфетку! Говорил бы прямо. А то, как кошка с мышкой…» Но решил не возражать.
– Спасибо, не курю. И конфетами тоже не балуюсь. Зубы берегу.
– Вольному воля.
Дудин энергично встал с дивана, притушил папиросу, лукаво взглянул на Шарикова и бросил в рот леденец. Он упрямо не хотел замечать состояния своего помощника,- так казалось Шарикову.
– Вы чем-то огорчены?
– осторожно спросил Дудин.
– Вроде нечему радоваться.
– Почему?
– искренне удивился Дудин.- Чем недовольны?
И в этом вопросе старшему лейтенанту почудился подвох: «Сначала трогательная забота, потом все сантименты в сторону…»
Он ошибся.
Майор присел к столу, открыл папку с бумагами, пробежал глазами по мелко исписанной страничке и улыбнулся каким-то своим мыслям. Потом оторвал глаза от бумаги:
– Если имеете в виду дело Голодко, то не усматриваю особых причин для огорчений. И так получилось неплохо. Пока вы отдыхали, я успел с ним поговорить. Предварительно. Так сказать, по горячим следам. Почитайте мои заметки.- Майор протянул через стол папку.