В надежде на то, что, омыты кровями,

застынем у нами же вырытой ямы,

куда полегли превеликие тьмы,

и ляжем вот-вот неубитые мы.

Вина

Приходила нянечка,

лоб отёрла — взмок,

из кармана — пряничек:

угостись, сынок…

Ох, похож на Лёнечку,

Ну, почти точь-в-точь, —

и, всплакнув тихонечко,

уходила в ночь.

Чуял я всегдашнюю

боль в её груди,

и о нём не спрашивал,

ран не бередил.

Без того огромнейшей

полон был виной,

матери напомнивший

Лёнечку её…

Госпитальное

простыни серы как день за окном

тусклы плафоны в палате

то что осталось уже не равно

бывшему что невозвратно

бывшему сплывшему темной водой

в дальние дальние дали

чай госпитальный чуть теплый спитой

это детали

это не самое важное здесь

здесь вообще всё неважно

тычется в окна туманная взвесь

мордою серой и влажной

и неотвязна как будто лишай

мокнущий выцветшей кровью

тычется тычется словно спеша

стать к изголовью

Трубач

Я сдуваю с губы

след сигнальной трубы,

штучный след, штучный,

медно-мундштучный...

Всё, отпела труба,

нынче дело — труба...

Дело, вот дело,

в небо взлетела

не ракета — судьба,

налетай, ястреба,

рви на клочья, трепи,

разноси по степи...

Богово — Богу,

прах — по дорогам,

разбросай там и здесь...

Был трубач —

вышел весь...

А война, горяча,

найдет другого

трубача...

Стране

Если бы тело

твоё живое

кромсали

и рвали на части,

ужас бы миру

небо застил,

мир был бы

в ужасе, видя такое,

видя,

как в смертном оскале

таешь, тонешь

в небытии…

И только собственные

выродки твои

этому бы

рукоплескали…

Вразуми

Господи, вразуми меня

на исходе дня,

хотя бы на исходе

моих строк и мелодий,

таких нелепых,

что нет для них

ни окопов,

ни землянок штабных,

ни простора,

ни темного угла,

ни парусов,

ни худого весла —

только голос мой,

что тих и слаб…

Анна Вечкасова (Краснодон)

* * *

Открой, умоляю, глаза!

Услышь меня! Я же Твой раб

По Образу создан, но слаб.

А слабого трогать нельзя.

Как хочется жить и любить!

Да в небе летит самолет.

Гадаю — в кого попадет?

С тоской понимаю — бомбить...

И взрыв отдается в ногах!

Молю, просмотри на меня!

В осколках и смерче огня,

О, Господи, Яхве, Аллах!

* * *

Грохот! Страшный, дикий, злой!

Вспышки, блики, чей-то вой!

Навзничь, на пол! тру глаза —

Август, ночь... идет гроза...

* * *

До боли сжимаю руки.

В окно проревел раскат.

Сканирую кожей звуки:

гроза, «ураганы», «град»?...

И вновь задрожали стены.

Диспетчер дает добро.

Летим, не включив сирены,

там — раненная в бедро.

Она родилась в рубашке.

Везем её через дым

с бессменным шофером Сашкой,

что стал мне почти родным.

* * *

Возможно, забуду не скоро я:

смертельной объят пеленой

мой город. Осталась «скорая»

у края передовой.

В застывшем безводном мареве