Лал заставил вспомнить. Поэтому я присоединился к нему сразу.

Эя прошла более трудный путь: у нее ещё не было нашего жизненного опыта, дававшего возможность критически оценить то, что внушали ей с детства. И всё же она совершила то, что Лал считал необходимым в первую очередь – стала матерью. Именно там, на Земле-2, где не могли помешать. Здесь это было невозможно: он знал.

Лал погиб там, на Земле-2, в первый почти день нашей высадки. Все вы знаете, как это произошло. Погиб, чтобы дать спастись мне, и крикнул в последний момент: “Не забудь!”

Мы остались без него – я и Эя. Уже без него высадились на планете, чтобы осуществить то, ради чего отправились туда. Мрачной казалась она нам после страшной гибели Лала, трудным и безрадостным было наше существование. Эе нелегко было решиться на то, что хотел Лал – чтобы она стала матерью. И мне стоило немалого труда убедить её.

Мы ещё не знали, насколько это нужно и нам. Ожидание рождения ребенка было преддверием того, что вошло в жизнь после него – изменило наше существование и нас самих. Мы узнали то, что уже знал Лал. Он очень много знал, оказывается: понимал то, что почти все перестали понимать. Самое главное – природу человека.

Мы были счастливы там. Так, как никогда раньше. Наши дети, которых мы сами произвели на свет и растили, каждодневное общение с ними. Чувство, которое связало неразрывно меня и Эю. Всё это делало жизнь необыкновенно полной. Не мешая – наоборот, давая нам силы для напряженной работы. Мы поняли, как необходимо это всем.

Со знанием этого вернулись мы на Землю. Наш долг был передать всё другим. Всем людям. Я думал, что нас поймут.

Мало что, оказывается, изменилось за время нашего отсутствия. Но кое-что, всё же, да: была резко срезана отбраковка – то, что началось перед нашим отлетом с Земли. Какие-то изменения произошли и в сознании людей: те, кто раньше был глух к словам Лала, слушали меня. Не только благодаря моему авторитету – наступало время необходимости его идей: похожие мысли пробуждались и в других. Нас слушали по-разному: одни жадно впитывали наши слова; в других – они вызывали протест, но заставляли задуматься.

Третьи, бывшие противники Лала, до поры до времени не осмеливались нам мешать. Это была – и есть – многочисленная и сильная группа, пользующаяся огромным влиянием и авторитетом, ранее почти неограниченным. Они когда-то заставили надолго замолчать Лала. Они не дали Еве – педагогу, пожелавшей стать матерью, сделать это.

Какое-то время мой авторитет мешал им открыто выступить против меня и тех, кто принял идеи Лала и начал их осуществлять. Не смея мне мешать, они вели активную контрпропаганду.

Суд над Ги явился весьма удобным предлогом для их выступления. Не против Ги: даже главный свидетель обвинения уделил ему не много слов в своей речи. Его обвинения были направлены главным образом против социального учения Лала и меня как распространителя его. Я – фактически являюсь основным обвиняемым на этом суде: не Ги.

Добиться осуждения всего, что начали делать мы – последователи Лала. Остановить и не дать нам действовать дальше. Оставить всё, как было в период кризиса. Вот цель тех, кто являются обвинителями на нынешнем суде. Суде слишком необычном – когда меняются действительные роли участников его.

И я, отлично осознающий, что именно сам являюсь главным обвиняемым в глазах тех, кто пытается отстоять ныне существующее, не могу принять обвинения, предъявляемые мне и вместе со мной всем последователям Лала.

Моя истинная роль иная: сегодня я являюсь обвинителем. Всего человечества. Именем Лала я обвиняю его в утрате человечности!

Мне незачем вновь и вновь повторять – что мог увидеть гений Лала. Вряд ли кто совсем не знаком с его страшным открытием, не слышал о нем: мало кто не читал его книг, обличающих то, что творится на Земле.

Куда мы идем, несмотря на наши великие открытия и цели? Пора оглянуться, пора понять то, что понимали когда-то, очень давно. Нужно вспомнить слова одного из тех, кто положил начало эры роботов – отца кибернетики Норберта Винера[3]:

“Мы больше не можем оценивать человека по работе, которую он делает. Мы должны оценивать его как человека. Если мы настаиваем на применении машин повсюду, но не переходим к самым фундаментальным рассмотрениям и не даем людям надлежащего места в мире, мы погибли”.

Дан замолчал. Мертвая тишина в огромном зале: ни звука – казалось, вместе с сидящими в нем всё человечество затаило сейчас дыхание.

Дан поднял голову: он дал достаточно времени, чтобы каждый мог повторить горящие на экране слова Винера.

– Мы не сделали этих рассмотрений. Человек оценивался, как и машина: только по пользе, приносимой им. Сочли возможным перестать считать людьми тех, кто не мог в этом превзойти машину. Не люди – “неполноценные”! Вслушайтесь ещё и ещё в это страшное слово – такое привычное. Какая бездна дегуманизации, до которой мы дошли столь незаметно!