Я хотела предупредить своих мужей, что нельзя зависеть от человека, который так просто вырвал слабость и желание из своего сердца. Как он может сочувствовать чужим ошибкам или понимать их нужды? Сдержать свою клятву было для него важнее жизни. Поэтому он отослал Амбу, не задумавшись ни на мгновение. И может настать день, когда он сделает то же с нами.

Тогда Арджуна сказал:

— Он любил нас.

Мы с Юдхиштхирой принимали гостей. Арджуна стоял у окна, которое выходило на старую ашваттху[11], которая жадно поглощала свет, падающий из комнаты. Воздушные корни дерева свисали, напоминая спутанные волосы. Я не могла видеть лицо Арджуны, богато украшенные портьеры заслоняли его. Но это не имело значения, колдунья хорошо обучила меня. По тому, как понизился его голос, я поняла то, в чем он никогда не признается: все детство моим мужьям недоставало любви. Кунти отдала им всю свою стальную преданность, но не нежность. Наверное, она вырвала ее из себя, когда осталась в лесу, овдовевшая и одинокая. Наверное, это был единственный способ выжить, который она знала.

Затем в их жизни появился Бхишма с его громким, львиным смехом. Он катал их на плечах и прятал в своей комнате конфеты, чтобы они их искали. Он рассказывал им чудесные, страшные истории по ночам. Он хвалил мальчиков за их первые достижения, которые Кунти не замечала, и покупал игрушки, не хуже тех, что были у Дурьодханы. Когда Кунти лупила их за непослушание, а Бхишма тайком намазывал мазью их ссадины. Как могли не любить его?

Любовь. Ни один аргумент, даже самый веский, не может сравниться с этим словом. Я завидовала Бхишме за то, что мои мужья так привязаны к нему. Но он помог мне понять кое-что о Пандавах, кое-что очень важное. Детский голод — это голод на всю жизнь. Неважно, какими известными и сильными они стали, мои мужья всегда будут мечтать о том, чтобы о них заботились. Им нужно знать, что они заслуживают любви и заботы. Если кто-то внушит им это чувство, они привяжутся к этому человеку навсегда.

Я ухватилась за это знание, как путешественник в пустыне хватается за камень с золотыми прожилками, на который он случайно набрел, зная, что придет время, когда этот камень обретет ценность.

* * *

Дедушка велел возничему отвезти нас к уединенному участку реки, недалеко от Хастинапура. Я сидела, напряженная, в своем углу и жалела о том, что рядом со мной нет Дхаи-ма. Я хотела взять ее с собой, но Бхишма отослал ее. Я слишком стар, чтобы нуждаться в дуэнье, дорогая! Он так смеялся, что его волосы, спадавшие на плечи, волновались, как вода в ветреный день.

Мы начали прогулку. Дикие цветы цвели вдоль реки, круглые и желтые, с черными сердцевинами, а кое-где встречались груды белых камней. Даже я, предпочитающая сады дикой природе, отметила их странную несимметричную красоту. Купола дворца, казавшиеся еще ярче на расстоянии, сверкали на фоне багровеющего неба. Я не могла отвести глаз от пенящегося потока реки. Как много событий здесь произошло. Одни младенцы тонули, другие были спасены.

Когда я об этом подумала, я представила подпрыгивающую в бурлящей воде корзину с ребенком в золотых доспехах. Он не плакал. Проплывая мимо нас, он открыл глаза и уставился на меня, хотя, без сомнения, новорожденный не смог бы этого сделать.

Бхишма посмотрел на меня проницательным взглядом:

— Что такое, внучка?

— Мне показалось, я видела… — сказала я и замолчала, покачав головой. Это было слишком сложно объяснить. Я боялась быть излишне откровенной.

Но Бхишма понимающе кивнул.

— Река хранит многие воспоминания. Она предлагает тебе те, которые ты больше всего хочешь узнать. Но она коварна, как ее течения. Иногда она показывает тебе то, что ты хочешь видеть, а не то, что было на самом деле.

Он ждал ответа, но меня спасла группа местных женщин, несущих большие корзины на головах, появившаяся впереди на дороге. Когда они узнали дедушку, их охватило возбуждение.

— Бхишма Питамаха! — закричали они восторженными голосами. — Дедушка!

Должно быть, он часто здесь гулял, потому что они не удивились, увидев его, и, к моему изумлению, не выказывали благоговейного страха. Они предложили Бхишме маленькие зеленые бананы из своих корзин и спросили о его здоровье, поинтересовавшись, как его подагра и помогли ли травы, которые они ему давали. Он спросил женщин о детях, которых он знал по именам, и дал несколько серебряных монет. Позже он поделился бананами со мной. Плоды были недозревшими, они вязали во рту, но Бхишма невозмутимо сжевал несколько штук.

Женщины рассматривали меня с большим любопытством. Когда мы прошли мимо, они собрались под деревом мадуки и стали показывать пальцем и хихикать, разговаривая на местном диалекте. Мне показалось, они сказали «пять»? Ты уверена? Пять! В их глазах была зависть. Но я могла ошибаться. Это могло быть сочувствие.

* * *

Не то чтобы я сомневалась в любви дедушки к Пандавам и ко мне, или в его обещании беречь их всю жизнь. Но что, если придет время, когда ему придется выбирать между этой клятвой и другой, более старой, с которой он прожил всю жизнь: защищать Хастинапур от всех врагов?

Человек с благими намерениями, любила говорить Дхаи-ма, опаснее, потому что он верит в правильность того, что делает. По мне, так любой мошенник лучше.

* * *

— Моя мама, — сказал Бхишма, — называла меня Деваврата.

— Твоя мама? — я так удивилась, что проговорилась. — Но я думала…

Он улыбнулся.

— Что мой отец вырастил меня в одиночку? Не совсем, хотя так он предпочитает рассказывать. Она держала меня при себе, пока мне не исполнилось восемь. Это были, пожалуй, мои самые счастливые годы. Она научила меня всему, что я знаю. Она до сих пор иногда приходит ко мне, здесь, в реке, если у меня серьезные проблемы или когда мне нужно знать ее мнение.