Я солгала ей. Я солгала себе.

Мой брат не был мёртв.

Глава 4

Если бы решал народ и мои бывшие одноклассники, то брат бы уже гнил в могиле или в тюрьме, ожидая, когда ему введут в руку смертельную инъекцию, которая остановит сердце и всё равно отправит в могилу, просто чуточку позже. Даже если бы у моего брата был выбор, он был бы мёртв. Застрелив всех тех людей, он развернул пистолет на себя, но это его не убило.

Хотя, лучше было бы так. Докторам пришлось ввести его в кому и просверлить череп, чтобы снизить давление и предотвратить необратимые повреждения мозга. Как будто он и так уже необратимо не поврежден. Я до сих пор помню, как родители усадили меня в старой гостиной и сказали, что он никогда не проснется. Я помню свой вой, когда поняла, что никогда больше не смогу поговорить с ним. Иногда я спрашиваю себя, а не было ли в том больше любезности со стороны доктора, чем медицинской необходимости?

Думаю, именно поэтому все были так злы. Потому, что по-настоящему, он не был ни жив, ни мертв. Брат поступил как трус, пытаясь совершить самоубийство, в котором даже не преуспел. Он не мог предстать перед правосудием и разделить забвение со своими жертвами, или гореть в аду, в зависимости от вашего вероисповедания. Народу не на ком было выместить ярость, поэтому, их отдушиной стала я — его близнец.

Я навещала брата равно два раза, и оба через неделю после стрельбы. У него посерело лицо и впали щеки. Единственный звук, который раздавался в комнате был «бип бип бип» кардиомонитора. В палате постоянно находились с выпирающими по бокам пистолетами два копа, которые болтались возле его кровати или в дверном проеме. Я пыталась сделать все, чтобы остаться с ним наедине, склониться и прошептать что-нибудь в ухо, а потом ждать, когда его глаза откроются для меня, потому что я — его близнец, вторая половинка, единственная, кто хоть немного понимает его. Но они никогда не оставляли свой пост, даже когда я включила пожарную сигнализацию, чтобы эвакуировать отделение.

После этого мне больше не разрешали посещать его.

Через неделю после стрельбы, полиция перевезла брата в более безопасное ОРИТ18. Они поговорили с родителями, а те, в свою очередь, со мной. Райан никогда не проснется. Каждый месяц отец исчезал на несколько дней. Мама говорила, что он в командировке по работе, но однажды я нашла его билет на самолет. Я знала, что командировка — это не та причина, по которой он был в Северной Калифорнии. Я знала и то, что это не имеет никакого отношения к любви: он никогда не проводил много времени с Райаном, когда тот не был в коме. Мой отец был юристом. Скорее всего, он ездил в больницу, чтобы получить отчет и проследить за каждой каплей лекарств, которыми накачивали вены его сына. За тем, чтобы вынюхать любую возможность подать иск.

Оказавшись в безопасности гостиной в Саннивейл, я попыталась позвонить в офис доктора Спенса ещё раз, но та же самая администратор ответила, что его не будет следующие несколько недель. Я повесила трубку не дослушав, что она говорит, и добрых десять минут ходила из угла в угол, вытирая потные руки о футболку так часто, что она прилипла к коже. Мне нужно было успокоиться.

— Что бы сделала Люси? — спросила я себя.

Мне стоит выгравировать эти слова на браслете, как у тех детей из «Общества Непорочности», которые носят в школу резиновые штуковины с надписью: «Что бы сделал Иисус?».

— Что бы сделала Люси Блэк? Что бы сделал Иисус? Что бы сделал нормальный человек? Нормальные девушки, когда расстроены едят шоколад и мороженое. Поэтому, Люси нужно поесть шоколада или мороженого. Или шоколадного мороженого. Это даже лучше. А теперь прекращай болтать, потому что нормальные люди не разговаривают сами с собой.

Дома мы не держим ничего сладкого, только зелень, типа капусты и брокколи. Но они не подойдут. Хорошо, что возле дома есть магазин. Прогулка — это хорошо. Прогулка даст Люси возможность сжечь немного избыточной энергии.

Я направилась вниз по дороге. Сердце скакало и стучало в груди, как лягушка в кипящей воде. Мимо проносились машины, а я брела по пожелтевшей траве на обочине и пинала сверкающую в лучах уходящего солнца банку.

Я нашла умиротворение в ходьбе, в том, чтобы переставлять ноги одну за другой и в осознании того, что на самом деле я не безумная. Безумные сделали бы что-нибудь сумасшедшее, например, бросились бы наперерез движущейся машины или станцевали посреди дороги, а не брели бы потихоньку, как Люси Блэк.

Не знаю, что заставило меня развернуться и, прищурившись, посмотреть на закат. Может, это был хруст пожухлой травы под чьими-то туфлями, а может мной овладел порыв насладиться нежной расцветкой калифорнийского неба. Что бы это ни было, оно заставило меня повернуться и увидеть идущего следом мужчину. Он шел по другой стороне дороги, примерно на расстоянии половины футбольного поля от меня. Проносящиеся машины отвлекали внимание, поэтому я резко остановилась и прищурилась, пытаясь разглядеть хоть что-то, помимо костюма. Он тоже остановился. И помахал.

У меня встал ком в горле.

— Привет, — нерешительно крикнула я. — Привет!

Он ждал, чтобы я осталась одна? Ну так я одна. И готова выяснить с ним отношения. Я не дам ему внезапно появиться и разрушить мою жизнь снова. Нет, не мою жизнь, Люси. Жизнь Люси слишком ценна.

— Эй! — заорала я и бросилась за ним.

Прямо на дорогу. Туда, где на меня неслась машина.

Мной овладела паника, я кинулась обратно и почувствовала, как она проехала мимо так близко, что я даже ощутила жар, исходящий от неё.