Только вчера хауз до самых краев наполнили водой. За ночь муть осела, и вода стояла спокойная, чистая и прозрачная.

Асо рано управился с делами. Он разнес по домам воду, вернулся к хаузу, вывернул наизнанку бурдюк и повесил его на большой гвоздь, вбитый в старый карагач. Потом принес из чайханы чайник чаю и уселся на суфе, на берегу хауза. Больше на суфе никого не было: другие водоносы еще не кончили работу, они сидели на корточках около хауза, черпаками наполняли бурдюки и уходили разносить по домам воду.

Асо медленно пил чай и думал о своем. За десять лет, прожитых с Фирузой, у них родилось двое сыновей. Но, видно, не судьба: оба умерли, не прожив и года. Тоска по детям изводит Фирузу, она часто грустит, втайне от него вздыхает и плачет. А вдруг Фируза заболеет? Ведь у Асо никого, кроме нее. Много и трудно работал он в богатом доме Гани-джан-бая, но единственное, чем вознаградила его судьба за все его мытарства, — это Фируза. Она для него дороже всех алмазов, всех яхонтов, всех самоцветов мира. Ни на небе, ни на земле не надо ему ничего и никого, кроме нее…

— Асо-джан-ти-та-тон, Асо-джан-ти-та-тон! — вывел его из задумчивости чей-то голос.

Асо обернулся, увидел Таго и повеселел. Он любил этого веселого паренька. Ко всем — старшим и младшим — он обращался покровительственно: «Эй, племяш!» — за это его шутливо звали Таго-дядюшка. Прозвище так прочно приросло к нему, что, кажется, не только другие, но и сам Таго забыл свое настоящее имя. Таго пятнадцать или шестнадцать лет, он дерзкий, упрямый, и на кончике языка у него всегда острое словцо. Но Таго совсем не злой, он услужливый, добрый.

Таго работает учеником в мастерской знаменитых золотошвеев в квар-п» ле Мирдустим. Говорят, он хорошо освоил это ремесло.

Беспечно распевая и размахивая в такт песне зеленой веткой, Таго радостно закричал:

— Ого-го, вот это здорово! Я его ищу по всему городу, а он тут прохлаждается. Вот что, племяш, вставайте да отнесите поживее воду в дом Мирбако. А я посижу и попью вашего чайку.

— Ишь ты какой прыткий! — усмехнулся Асо. Выплеснув остывший чай, он налил горячего и подал Таго пиалу: — Садись-ка лучше да поболтай со мной. Вода из хауза никуда не убежит.

Таго сел на суфу, взял пиалу и подчеркнуто серьезно сказал:

— Хотите увидеть венец творения божьего — несите скорее воду в дом дядюшки Мирбако. Но только, чур, на меня не пенять. Я передал —< мое дело сторона.

Асо поднялся с суфы и, наказав Таго никуда до его прихода не уходить, пошел за бурдюком.

— Странно, — проворчал Асо, — я утром до краев наполнил хумы во дворе у дядюшки Мирбако. Куда они успели вылить столько воды!

Асо взвалил бурдюк на спину и, чуть согнувшись, пошел.

Дом Мирбако стоял в глухом переулке, еще издали бросался в глаза высокими резными воротами и богатым навесом.

На мужской половине дома никого не было. Слуга, очевидно, тоже отправился с хозяином в Арк, держась за стремя его коня.

Подойдя к внутреннему двору, Асо протяжно крикнул:

— Воо-доо-нос…

— Войдите, — послышался женский голос.

Не глядя по сторонам, Асо прошел прямо на кухню. Внутренний двор был невелик. В большой кухне в пол врыто два глиняных хума, один из них доверху полон воды, а из второго воды взято совсем немного. Асо вылил туда половину бурдюка, выпрямился, осмотрелся и громко спросил:

— Хозяйка, хумы полные, куда деть остальную воду?

— Я сейчас, — раздался тот же голос, и через минуту в кухню вошла Магфират с открытым лицом, неся большой медный кувшин.

Да, да, это была Магфират, бывшая жена Гани-джан-бая. Десять лет, которые прошли с тех пор, когда Асо батрачит в доме Гани-джан-бая, основательно подпортили ее красоту. Вокруг глаз залегли (лубокие морщинки, взгляд потускнел, лицо поблекло. Чувствовалось, что Магфират прибегала к ухищрениям, стараясь сохранить свою ускользающую красоту: на лице толстым слоем лежали румяна и белила, брови были тщательно начерчены, глаза подведены. На ней было платье из маргеланского шелка, а из под его широкого выреза и рукавов выглядывала белая рубашка в мелких складочках. На голову кокетливо наброшен цветной шелковый платок, ногти рук ярко выкрашены хной, каждое движение, каждый взгляд были полны истомы.

— Ах, Асо, это вы! — протянула она, кокетливо глядя на него. — Наливайте сюда. — Она поставила на пол кувшин. — Что же это вы дожидаетесь, чтобы за вами посылали? — многозначительно глядя на Асо, спросила она.

— Так я же утром наполнил хумы, — ответил Асо, не поднимая от земли глаз. Он хотел обойти Магфират, но она удержала его.

— Да не торопитесь, подождите. Я знаю, что вы приходили утром… Но утром муж был дома. — Она улыбнулась и, подойдя к Асо, положила ему на плечо руку. — Вы говорите, что все наполнили, а ведь это неправда. Сердце мое осталось пустым. Его-то вы не наполнили. Понимаете?