— Вот герой! — подхватил Мирзо-Ибрагим.

— А разве я когда-нибудь был трусом? Почему вы…

— Так, шутим…

Все рассмеялись и принялись за плов. Блюдо опустело в одно мгновение.

В дверь постучали. Вошел Абдулваххаб, бедняк, живший при этом же медресе, средства для существования он добывал переписыванием книг.

Абдулваххаб нес блюдо с пловом, от которого шел пар. Все были поражены. А он, поздоровавшись, поставил блюдо и предложил приняться за еду. Изумление было так велико, что никто не решался начать.

— Что же, львята, рука не поднимается? — засмеялся ака Махсум. Тут заговорил Абдулваххаб:

— Я понимаю, если бы это принес богатый, все накинулись бы, приговаривая: вкусно как! А тут все удивляются: откуда бедняк взял? Успокойтесь, я получил сегодня деньги у Афзала, отдал долги, потом купил что надо для плова. Ведь я, думаю, всегда у них пловом угощаюсь, дайка, не предупредив, сам сготовлю. И как удачно, что ака Махсум здесь оказался!

Убрали посуду. Хайдаркул поставил самовар, заварил зеленый чай. Беседа продолжалась. Ака Махсум снова начал рассказывать о русских. — Простые русские люди, рабочие, — говорил он, — никогда свысока не относятся к бухарцам и вообще к мусульманам… Счастье иметь друга среди русских, им можно верить, они никогда не обманут, не предадут, а в беде помогут. Вот увидите, русские избавят нас от рабства, от болезней… Они давно протянули бы руку помощи, да эмир и муллы мешают!

— Но если мы сблизимся с русскими, того и гляди, белый царь завладеет Бухарой! — воскликнул Ашраф-джан.

И что тогда с нами будет?

— Во всяком случае, русские знают больше, чем мы. Они и нам помогут узнать побольше. Вот у самаркандцев и ташкентцев глаза на мир открылись. Так бы и у нас…

— А что было бы с исламом, с нашей верой?

— Все осталось бы как есть! Сколько времени Татарстан во власти русских, а как были там мусульмане, так и остались. То же и в Туркестане, и в Самарканде…

— Да… Но там и русские церкви завелись, — задумчиво сказал кори Усман.

— Ну и что ж такого? — вмешался Хайдаркул.

— Неприятно как-то!

— Э, не столь уж это страшно, — сказал ака Махсум. — В нашей славной Бухаре такие дела творятся!.. Вот уж где человек страдает! Только тот в почете, кто пресмыкается перед властью — эмиром, казнями, кушбеги… Кто, продав свою совесть, прославляет их темные дела. Тем же, кто ищет правды и справедливости, кто хочет жить по совести, блюсти свою честь, нет места в этом государстве, он вынужден оставить родные места, бежать…

— Ваша правда, ака Махсум, верно говорите, — поддержал Абдул-ваххаб. — Но, по-моему, так уж устроен мир. Оглянемся назад: и во времена Платона, и Рудаки, и Фирдоуси, и Низами Гянджеви, и Джалалад-дина Руми, и в век Джами и Навои царила такая же несправедливость, творились те же черные дела. Мы читаем об этом в их великих произведениях, полных горечи и протеста против неправедных деяний правителей. Так было, так есть и так будет. Таков закон жизни, завещанный нам Адамом.

— Закон ли, не закон, от Адама или кого другого, но большей несправедливости я не видел, — с горечью ответил ака Махсум. — Человека унижают!

Ты всеми здесь презрен, нигде не видишь света, Уйди из этих мест, ищи в других привета.

— Вы правы! И мне придется последовать совету Саади. Я уеду отсюда… Но этот толстый развратник тоже долго не протянет, он получит по заслугам!

— Что? Что? — оживились все.

— Сегодня я видел Мухарраму Гарч… Вы знаете эту женщину, содержательницу Кунджакской бани. Но это только для вида: у нее другое занятие. Она верховодит поставщиками женщин для эмира. Стоит Мухар-раме Гарч шепнуть эмиру слово, похвалить красоту какой-нибудь девушки, и назавтра эта девушка будет доставлена в гарем. Ведь в бане все проходят через ее руки, она видит их во всей красе, от кончика пальцев на ногах до макушки… Уж ей ли не оценить по достоинству каждую. Я с ней познакомился из-за стычек с миршабом.

Она его тоже терпеть не может. А сегодня она сказала, что включает в список девушек для эмира дочь миршаба Абдурахмана. Поставщица Бахшанда тоже одобрила девушку. Однако я посоветовал Мухарраме немного повременить. Девушка помол плена, скоро будет свадьба… Вот тогда-то и сказать эмиру о ней… Толстяк с небес радости шлепнется прямо в пропасть отчаяния…

— Ох вы негодный! — воскликнул кори Шариф. — Вот у кого Хайдар-кулу надо научиться мстить.

— Да, Хайдаркул, когда вы окажетесь в сумасшедшем доме и станете раздумывать о своей судьбе, сочините что-нибудь в этом роде. Вы можете с меня пример. Ну, друзья, храни вас бог! Будем живы — увидимся.

Все встали. Обнимая и целуя ака Махсума, желали ему удачи и доброго пути. Особенно грустно прощался с ним Хайдаркул.

Э, если бы не долг мести, ушел бы вместе с вами, сейчас!

Все пошли провожать ака Махсума. Дошли до рядов Нового базара были идти дальше, но он попросил их вернуться. Тогда они повились у забора на берегу хауза Арбоб и вдруг увидели: Хайдаркул неслышной тенью скользит за ним. Он решил проводить ака Махсума до дома.

Оймулло Танбур жила в квартале Мирдустим, неподалеку от хауза. Мужскую половину двора занимало большое строение с широким балконом: под ним всегда было чисто подметено, полито, отчего во дворе чувствовалась свежесть.