Annotation
Глазарь Антон Владимирович
Глазарь Антон Владимирович
Дышать!
– - Дышать!
Я зашагал и стал вспоминать свет.
|вернуться в начало|
.
Широкие просторы полей и холмов близ гор Шерегеша были абсолютно безлюдны. И только узкое здание больницы было заметно с этой дороги. Конечно, и редкие дома и нечастые люди с приближением к ним стали видны. Однако издали место казалось диким. Только два этажа красного кирпича не дали нам разувериться в том, что навигатор ведет нас верной дорогой.
Два дня назад возле этой больницы дети нашли старую советскую фугасную мину. Которой взяться там было неоткуда, но она взялась и она нашлась. К счастью, дети не пострадали, но мина все же взорвалась, и взрывом разорвало местную корову. Нам дали два командировочных дня на фотосъемку и разговор с местными. Пусть ехать сюда не так далеко, но весной дорогу размывает, поэтому времени нам дали с запасом. К тому же не было точной уверенности, что дорога вообще есть. Говорили, что зимой этот район от мира отрезан. Хоть всего в ста километрах и горы и туристическая зона, никаких вестей с этих мест не бывает. Летом все вроде бы оживает, а весной и осенью вечно здесь что-то происходит, сюда вечно кто-то едет, и потом этот кто-то рассказывает, что добраться сюда было крайне трудно. Так говорили, и говорили не мне, а нашему водителю. Который в дороге признался, что и сам из этих мест. И потому нам очень повезло. Меня, правда, смутило, что навигатором он все же пользовался и вглядывался в него совсем не как человек, что идет на малую родину.
Интернет пропал еще когда мы съехали с трассы. Телефонная сеть немногим позже. Мы выплыли из грозовых туч в голубое небо, солнце здесь казалось выше и ярче. Моя читалка повисла на странице нового сборника хороров. Очередной рассказ только начал развиваться, и еще не было понятно о чем именно его сюжет. Перелистнуть на следующую страницу не получалось -- сеть искалась и не находилась. И эту страницу приходилось в уме обзывать любимой, и перечитывать один и тот же последний абзац уже десять раз подряд.
"Неон парадного входа перекрасил наши лица в красный цвет. Ночной клуб "Багровая полночь" ждал нас, наобещал лучших девочек в штате и бар с коктейлями по 99 центов. Хлои спешила докурить сигарету, чтобы мы наконец вошли. Хмель начал отступать, и нужно было срочно заполнить животы новыми порциями. Пахло ванилью. Транс раздавал листовки, у нас уже была одна, но он подошел рассказать о сегодняшней программе на ночь. У кого самая большая грудь, кто позволяет себе немного больше во время привата, какое бухло лучше не пить. Я заметил, что окна подвала забиты досками, а на верхних этажах решетки. Пока я разглядывал дом, Хлои засосала транса в губы. Мне показалось, что у него сифилис, но говорить вслух я этого не стал. Все мои домыслы основывались до прочитанной в энциклопедии статьи. Я лишь сделал вывод из того, что я вспомнил статью, - Срочно выпить!
– меня поддержали хором. Внутри было жутко грязно. И не было ни одного человека. Дверь за нами закрылась и открыть её, чтобы хоть немного осветить коридор красным неоном, у нас уже не получилось."
На въезде в поселок не было таблички с названием. Хотелось хоть какой-нибудь конкретики, ведь и до этого на картах и в описанном в письме задании редактора лишь значилось "шерегешский район". После первых появившихся домов дорога ушла в овраг. Водитель отказался ехать дальше. Овраг был действительно очень крутой. В этом овраге ютились жилые дома, а на другом его конце располагалась нужная нам больница. Мы вышли из машины и поспешили к ней.
Со мной шла Катюша -- наш фотограф. Невысокая розовощекая, а местами одухотворенная девочка. Водитель остался в машине. Пару раз нам попадались местные, но разговаривать с нами отказывались. Молча отворачивались , прятали слишком черные свои глаза в шарфах и под шапками. Складывалось впечатление, что они не понимают, что мы им говорим. Будто в центре Сибири нашлось место, где не говорят по-русски.
Шлепая по грязи и озираясь по сторонам, каждый раз с надеждой проговаривая "здравствуйте, мы из газеты", мы дошли до нижней части оврага. Дальше предстояло идти вверх по склону, а грязь была слишком скользкой. Я предложил Катюше взяться за руки, чтобы не упасть. Она проходила у нас практику, была совсем юная, а потому скромная. Её рука быстро взмокла и скользила в моей ладони, точно как мои ботинки по дорожной слизи. Уверенности в шаге из-за этого было еще меньше.
Наконец с нами все-таки заговорили. Мальчишка, гонявший кошку палкой, услышав наше приветствие, обернулся, вытер об куртку нос, выбросил палку. Затем осмотрелся по сторонам и подошел ближе к забору.
– Вы на бомбу приехали смотреть?
Его говор был глухим и затхлым. Так должен говорить немец-старик после полувека советского плена. У него не хватало зубов по краям, а губы были измазаны чем-то черным. Под вязанной шапкой он прятал бритую белобрысую голову, имел привычку бестолково эту шапку снимать и надевать обратно. Бегал взглядом, пинал землю, порой сплевывал себе под кроссовки.
Катюша ответила, кто мы и зачем, попросила его показать и рассказать нам все.
– Так взорвалась же! И корова с ней вместе. Это Ил(ь/и)я её нашел. Мы покидались ею друг в друга, потом к корове привязали и взорвали.
Мы не успели переварить услышанное, как из дома послышался стук по окну, и мальчишка тут же убежал внутрь. Катюша переспросила меня, пикируя бровями к переносице:
– Они кидались миной? Друг в друга? Привязали..?
Я напомнил ей, что знаю ровно столько же, сколько и она. Мы хотели было зайти во двор за мальчиком, постучаться расспросить больше, но с первым нашим шагом зазвучал животный рёв, перешедший в громовой лай. Вслед залаяли со всех дворов. Пронзительно звонко. С хриплым надрывом и шумом лязгающих цепей. Мы спешно продолжили путь.