— Нет, все нормально, — садясь и слегка радуясь тому, что А-27 переключился на что-то другое, помимо секса.

— Machine снабжают лучшими лекарствами, — возражает, доставая мазь и возвращаясь, — я не хочу, чтобы твое тело было… не таким чистым.

Мои ладони нервно сжимаются в кулаки, чтобы напасть на Алека, если он захочет рассмотреть больное плечо.

— Я сама себе помажу, спасибо за заботу, — отвечая сарказмом, но парень мотает головой.

— Покажи, или я сам.

— Сам.

Его пальцы небрежно касаются повязки, быстро развязывая ее, но стараясь не давить на рану. Ближе к коже ткань алеет, но на коже запекшаяся кровь превращается в черное клеймо. Линию, проходящую через перекрестье двух стрел. Через татуировку охотника.

Ненавижу его. Ненавижу до каждой клеточки в теле, которой он касался, до каждого стука сердца, что предательски болит при виде Алека.

Пальцами тут же утираю слезы, что собираются снова литься из глаз. Он же ненавидит, когда я плачу. Ненавидит свое имя. Ненавидит свое клеймо, которое теперь появилось и на моем теле.

А-27 молчит, разглядывая стрелы и слушая мои тихие всхлипы, а я изо всех сил пытаюсь отключить чувства. Только ему никогда не понять этого. Боли и унижения, на которые я обрекла себя сама, полюбив одного из Machine. Полюбив безжалостное чудовище.

— Я пыталась его выжечь, — произношу тихо и осторожно, — в Vicious есть хороший кузнец.

— HG-93, — отвлеченно.

— Да.

Минуты тишины кажутся гораздо страшнее, чем все те пытки, которым Алек подверг меня за эти месяцы.

— Уходи, — наконец произносит парень, всучив мне мазь, — и чтобы я больше никогда тебя не видел.