В то же самое время, когда поднимал голову европейский колониализм, в европейских университетах наращивался процесс академического изучения Африки и Азии. Наука о чем-либо, связанном с Востоком, получила название ориентализма (востоковедения), и этот термин стал вбирать в себя все неевропейское. В основе большинства этих научных мероприятий лежало детальное изучение сложных языков и текстов, и эти исследования были труднодоступны для кого-либо, кроме узкого круга специалистов, а потому не становились причиной особых противоречий. В последние годы, однако же, разразились заслуживающие внимания дебаты по поводу востоковедения, в значительной степени инспирированные провокационной книгой Эдварда Саида, увидевшей свет в 1978 году. Вопрос звучал так: были ли ученые-востоковеды соучастниками европейских завоевательных авантюр в силу того, что они создавали идейную базу для империализма? Был ли созданный ими портрет Востока – в частности, мусульманских стран – специально предназначен для оправдания доминирования Европы над теми странами? Это, конечно, было бы преувеличением. Большинство тех ученых – представителей разных стран – были людьми «не от мира сего», искренне полагавшими, что их академические изыскания мало чем отличаются от штудирования греческого или латыни. Вплоть до недавнего времени большинство востоковедов не могли и предположить, что их работы как-то могут повлиять на жизнь современных мусульман.

Тем не менее, определенные идеи востоковедов, получившие распространение в XIX веке, во многом поспособствовали формированию текущих стереотипов в отношении ислама. Одной из таких предпосылок была идея, что восточные культуры по природе своей дышат религиозными и духовными импульсами. Эта концепция «мистического Востока», пришедшая из европейского романтизма, вылилась в тенденцию не принимать во внимание более мирские факторы, как то: технологии, экономика и социум. Похожим образом ученые-востоковеды склонялись к безоговорочному принятию расистских теорий XIX века – до такой степени, что большая часть истории Ближнего Востока и Азии объяснялась в терминах примордиального конфликта между семитской и индоарийской расой (например, между арабами и персами). В довершение к этому было широко распространено мнение, что свойства языка оказывают глубокое и сущностное воздействие на религию и культуру, в силу чего одно лишь изучение арабского языка якобы делает сегодняшнюю исламскую религию или арабскую культуру абсолютно прозрачной и предсказуемой. Все эти тенденции внесли свою лепту в формирование убеждения, будто кабинетные профессоры, засевшие в европейских библиотеках, в состоянии прийти к полному пониманию сущностно неизменных положений исламской религии, реалий семитских и арабских народов, природы восточных языков. При таком раскладе все, что требуется – это словарь и несколько арабских рукописей, и в таком случае нет никакой нужды принимать во внимание современную историю, классовое расслоение, социальный статус тех или иных групп, мнения носителей исследуемых культур. В то же время представители колониальной администрации в мусульманских регионах, похоже, верили, что любое сопротивление их власти обусловлено мусульманским религиозным фанатизмом в большей степени, нежели естественным неприятием иностранного политического контроля. Ретроспективно легко увидеть, как допущения востоковедов касательно ислама могли служить оправданием европейского колониализма. Множество трудов этих ученых XIX века все еще доступны в печатной версии, поскольку авторские права в том случае не были защищены. Поэтому они продолжают переиздаваться и оказывать сегодня большее влияние, нежели они того заслуживают.

Если заглянуть в более недавнюю историю, несомненно, самым важным фактором в создании стереотипов об арабах и мусульманах стало возникновение сионистского движения и арабо-израильский конфликт. Ирония в том, что сионизм, поначалу возникший как социалистическое движение, созданное светскими евреями, стало определяющим элементом еврейской религиозной самоидентификации. С исторической точки зрения сионизм – это классическое европейское националистическое движение с колониалистскими методами. Первый теоретик еврейского национализма, Мозес Гесс (ум. 1875), был социалистом и близким сподвижником Карла Маркса. Раннее сионистское движение под руководством Теодора Герцля (ум. 1905) сформулировало принцип национальной идентичности евреев через призму идеи «возвращения на традиционную родину» в окрестностях Иерусалима. Широкомасштабный выезд евреев из Европы и России в Палестину стал наращивать темпы после Первой мировой войны – после того, как Британия взяла под контроль часть территорий, принадлежавших канувшей в Лету Османской империи. По своим масштабам и изначальной мотивации процесс основания еврейских поселений в находившейся под британским мандатом Палестине, происходивший при поддержке Европы, был сопоставим с французской колонизацией Алжира.

Холокост придал сионистскому движению стремительный характер после окончания Второй мировой войны, а уход британцев из их колоний привел к провозглашению государства Израиль в 1947 году, его войнам с соседними арабскими странами, – и появлению огромного количества палестинских беженцев, – [изгнанных со своих территорий]. Американское отношение к государству Израиль было в значительной степени окрашено в тона протестантской евангелической риторики, которую всячески подпитывали группы произраильски настроенных групп американских евреев. Многие американцы не видят большой разницы между древними израильтянами, описанными в Библии, и современными сионистами с их национальным государством. Израиль фигурирует в драматическом контексте апокалиптических спекуляций, основанных на Книге Даниила и на Откровении [Иоанна Богослова] – таких, как бестселлер Хала Линдси (Hal Lindsay) «Последняя великая планета Земля» («The Late Great Planet Earth»). Эти современные интерпретации библейских пророчеств часто включают в себя предсказания разрушения мусульманских святынь в Иерусалиме с целью восстановления храма Соломона, прихода Мессии и событий Последних дней. Сионистские власти, которые точно так же заигрывают с символами древнего Израиля, принялись эксплуатировать эти удобные для них христианские представления – несмотря на то, что в сценарии Апокалипсиса предусмотрен крах иудаизма. Именно поэтому американские христиане в основной своей массе инстинктивно поддерживают Израиль против палестинцев вопреки тому факту, что весомое меньшинство палестинского народа составляют христиане.

С тех пор, как в 1967 году Израиль захватил Западный берег [реки Иордан] и сектор Газа, он стал контролировать эти палестинские территории при помощи колониальных методов, унаследованных от британцев. Оккупированные территории – это практически единственное место в мире, где по-прежнему применяются репрессивные британские колониальные законы, дозволяющие захват чужой земли, массовые расправы, разрушение домов подозреваемых, игнорирование права на строительство зданий и т. п. Палестинское сопротивление израильской оккупации приняло форму левого светского национального движения освобождения, каковым была Организация освобождения Палестины (ООП). Очень серьезной ошибкой было бы назвать этот конфликт религиозным или укорененным в изначальных теологических позициях. Конфликт между евреями и арабами – это возникший в современности спор о том, кому принадлежит конкретная земля, и этот спор является порождением прошлого века. И только в последние годы среди части палестинцев приобрели популярность идеи религиозного фундаментализма, возникшие в их среде с появлением таких движений, как Хамас и «Исламский джихад». Эффектные насильственные акции, совершенные палестинскими коммандос в 60-х и 70-х годах XX века, прочно закрепили образ арабов как террористов. И хотя те палестинцы были людьми светскими, а арабы представляют собой меньшинство мусульман, для среднего американского обывателя, читающего газеты, «араб», «мусульманин» и «террорист» – это взаимозаменяемые синонимы. В отсутствие каких бы то ни было контактов с настоящими арабами и мусульманами в повседневной жизни многие из этих американцев приняли такие устрашающие образы за основу восприятия арабов и мусульман, как будто все общество может состоять из одних только террористов.

Не ставя задачи тщательно расписывать [все] эти стереотипы, я должен остановиться на одном из самых ярких: это образ женщин в исламских покрывалах – очень часто этот образ сопряжен с эротическими фантазиями. Как мы убедились, обвинения в похоти и сладострастии были в числе основных претензий христиан к Пророку Мухаммаду (С). Возможность жениться аж на четырех женщинах, которую исламский закон предоставляет мужчине – хотя на практике такое встречается не так уж часто, – также воспаляла воображение христианских клириков. Свежий повод для фантазий об арабских и мусульманских женщинах создала публикация (1704-17) перевода на французский «Тысячи и одной ночи», выполненного Жаном Антуаном Галланом и повлекшего за собой помешательство на восточных сказках. В XIX веке французские художники-ориенталисты создали роскошные полотна, изображающие сладкую жизнь в гареме, используя при этом проституток в качестве натурщиц. Консервативная одежда, которую носят многие ближневосточные женщины (включая местных христианок и иудеек образца XIX века), и сегрегация между чужими мужчинами и женщинами в публичной сфере – все это питало буйную фантазию европейских путешественников.

Хотя современные европейцы и американцы полагают, что мусульманские женщины всегда и заведомо угнетены, и ни у кого нет сомнений, что мусульманки всегда страдали от ущемления собственных прав по сравнению с христианками и прочими. Это та сфера, где очень редкие привилегии, которые предоставлялись женщинам в Европе и Америке, каким-то образом стали считаться неотъемлемой частью западной цивилизации. Так, английские женщины не обладали полным правом собственности вплоть до принятия законов об имуществе замужних женщин в 1870 и 1882 году, в то время как исламский закон предоставил мусульманкам право наследства и собственности начиная с VII века. Англичанки все еще были движимым имуществом своих мужей или отцов в те времена, когда леди Мэри Уортли Монтегю в 1716 году отправилась в Константинополь [Стамбул] со своим мужем, британским послом. Она была очень изумлена тем, что знатные османские женщины владели большими поместьями и управляли ими без какого бы то ни было мужского вмешательства. И даже покрывало леди Мэри расценила как атрибут свободных женщин, избавляющий их от любопытных взоров мужчин. Конечно, мизогиния и неравенство в правах в изобилии присутствует в обществах Северной Африки, Ближнего Востока и большей части Азии, однако можем ли мы, не кривя душой, заявить, что Америка и Европа свободны от этих проблем? Легко лицемерно обвинять иные общества в насилии [над женщинами] и [их] неравноправии, в то время как несправедливость [подобного рода] до сих пор существует и в нашей собственной культуре. Образ угнетенной мусульманской женщины слишком часто служит для европейцев еще одним поводом для ханжеского упоения чувством собственного превосходства.