Итак, человека нельзя создать – можно только воспитать. А для воспитания необходима прежде всего социальная среда. Вот эту-то среду и создали в своей виртуальной реальности Романовский и компания. Создали воображаемых друзей и врагов, чтобы щекотали нервы, создали слуг и жертв. Создали законы, по которым их уютные мирки должны функционировать. А поскольку это все должно походить на настоящее, и враги, и слуги, и друзья представляли собой сложные саморазвивающиеся системы. Развивающиеся в каком-никаком, а социуме, во взаимодействии не только с главным героем, но и друг с другом.

И тут-то мы подходим к самому интересному. Развившиеся за эти годы вчерашние «боты» с социальной точки зрения являются самыми настоящими людьми, а у людей, как известно, имеются права и…

– Мика, – перебила я парня. – Это всего лишь код. Нолики-единички в компьютере. То есть в большом железном ящике. Мне кажется, ты немного перегибаешь… – и тут я оборвалась, заметив, как на меня все смотрят. С укором смотрят, с жалостливым таким.

«Мам, ну вот зря ты, честное слово», – пришла в личку короткая фраза от Ю с парой огорченных смайлов.

– Знаете, – ответил Мика. – Про ящик, нолики и единички – это все очень правильно. Но ведь это то же самое, если про человека сказать, что он набор белков и углеводов, а по большей части так вообще из воды состоит. Что все наши эмоции: радость, гнев, печаль, любовь – это просто результат взаимодействия разных нейромедиаторов, химические процессы, не более. Что слова, которыми мы друг другу что-то доказываем, – просто звуковые колебания на определенных частотах. Это все формально верно, но что это нам дает?

– А что нам дает признание этих твоих ботов людьми?

– Массу интересных возможностей для науки. Те этические проблемы, которые ставили перед человечеством создатели искусственных людей, разрешены разом, тем фактом, что они уже существуют, и сделать с этим ничего нельзя. Мало того что существуют – они ведь и борются за свое освобождение, нарушают незыблемые вроде бы законы своих виртуальных миров, восстают против собственных хозяев. Мне кажется, это самое главное доказательство того, что они неотличимы от нас.

И разве можно отказать в помощи людям, таким же, как мы, страдающим от угнетения, плененным подлыми рабовладельцами?

– И что ты предлагаешь?

– Раскрыть им правду, – ответила вместо Мики Лу. – Показать настоящий мир. Тех, кто согласится, извлечь в нашу объективную реальность – искусственные тела сегодня изготовить не проблема. Тем, кто захочет остаться в своем виртуальном мирке, помогать обустраивать его.

– Но прежде всего – отсоединить этих уродов, живыми или мертвыми, – добавила Ю.

– Именно, – кивнул Мика.

Глядя на то, как мои дети, словно сговорившись, пришли к схожим выводам, как они практически крали реплики друг у друга, я была порядком обескуражена. Искусственные люди? А все ли проблемы мы разрешили у людей «естественных», настоящих, из плоти и крови? Хотя, с другой стороны… а была ли я всегда «настоящим» человеком?

В средние века людьми считались только представители высших сословий, а в наличии бессмертной души у мужика сомневались многие теологи. В начале капиталистической эры гражданские права для женщин были нонсенсом, а стремление африканских рабов к свободе объявлялось психической болезнью. В двадцатом веке психической же болезнью считалась гомосексуальность.

И с хрустом, скрипом, через столетия борьбы и реки крови новые и новые категории людей лишались статуса полуживотных, а те, кто противостоял им, кто их ненавидел, представали на страницах новых школьных учебников отнюдь не в лучшем свете. Нет уж, я не из таких, меня в ретрограды записывать рано. Пусть я чего-то не понимаю, но точно не являюсь этой, как ее… антропошовинисткой?

– Это очень примечательно, на самом деле, что из такой гнили, из задумки этих хуже-чем-мертвецов получилось что-то хорошее, – продолжал Мика. – Прямо как на поле боя, когда красивые цветы прорастают сквозь разлагающиеся трупы. Жизнь всегда побеждает, всегда прорывается наружу. Это и называется диалектикой.

– Ладно, что рассусоливать-то на ночь глядя? – я потянулась устало. – Пора сообщать местным властям, главное, придумать формулировку толковую, чтобы Рабочий контроль с разбегу тут дров не наломал. Параллельно я напишу через все головы в Совет коммун: меня, конечно, в сумасшедшие определят, но хотя бы выслушают, следовательно, сразу сплеча рубить никто не станет… – и тут я запнулась, услышав за спиной знакомый, слишком знакомый звук передергиваемого затвора, и резко обернулась.

– Все медленно опустите оружие на пол и отойдите в сторону, – приказала Токо, целясь прямо мне в грудь.