– Ну, заменяет в том смысле, что если утром намазать лицо и руки мазью, а потом вытереть полотенцем, то кожа становится чище, чем от мытья, и очень нежной, матовой… Есть такая мазь?

– Приблизительно – да. Её употребляют для смягчения кожи, но после тщательного мытья… Ну да сойдёт и так для твоей принцессы-замарашки! Что же, она прислала тебя ко мне просить этой мази?

– Да. Она уверяла, что заметила, какие жадные взгляды маркиз бросает на меня на каждом приёме и балу; уверяла, что я произвела неотразимое впечатление на вашу милость и, следовательно, вы мне не откажете. Вот она и попросила меня придумать предлог для посещения. Я, конечно, сейчас же сообразила. Нарышкин, скрывшийся во Франции, – мой дальний родственник; мне хотелось бы послать ему письмо, так нельзя ли, дескать, отправить это послание с дипломатической почтой? Принцессе эта мысль очень понравилась, так как ей, кроме всего прочего, хотелось убедиться, охотно ли французское посольство помогает сноситься с беглыми русскими… Но, конечно, это мысль не её, а этой противной Юльки Менгден!

– А, понимаю! – с холодной улыбкой сказал маркиз. – Так вот что: что касается мази, то я охотно дам тебе несколько банок той, которую употребляет сама виконтесса де Вентимиль. Ну, а относительно письма скажешь, что я вежливо, но решительно отказался принять таковое. Конечно, между нами говоря, если моя кошечка действительно захочет написать письмо…

– Да нет, вовсе нет! – смеясь, перебила его Любочка. – Ведь я На. рышкина-то почти и не знаю!

– Ну, а новости?

– О, новости очень интересные! Я благословляю случай, открывший мне уголок, из которого можно слышать! Так вот! Вчера к принцессе пришёл Миних. Анна Леопольдовна была одна и плакала. На вопрос фельдмаршала, отчего принцесса плачет, она ответила, что регент не даёт ей жить. Он на каждом шагу оскорбляет её и принца, а теперь до неё дошли слухи, что он подготавливает целый переворот. Герцог только ждёт прибытия из Москвы старшего брата Карла, [62] московского генерал-губернатора, чтобы совместно с другим братом, Густавом, командиром Измайловского полка, арестовать принца и принцессу и выслать их за границу. Затем, конечно, императора уморят и… – и принцесса залилась рыданиями. Миних вскочил и сказал:

«Ваше высочество! Скажите только слово, и я в один час освобожу вас от этого негодяя!»

«Каким образом?» – спросила принцесса.

Тогда Миних объяснил ей свой план. Регент может рассчитывать только на измайловцев и конногвардейцев. Наоборот, преображенцы слепо пойдут всюду за ним, Минихом. Завтра – то есть, значит, сегодня – очередь держать караул у Зимнего и Летнего дворцов за преображенцами. Следовательно, ничего не будет стоить захватить ночью регента и расправиться с ним по-свойски…

К моему удивлению, вместо того, чтобы поблагодарить Миниха, принцесса разразилась новыми слезами и градом упрёков. Она говорила, что фельдмаршал хочет окончательно погубить её, что предприятие может и не удаться, что с таким человеком, как Бирон, борьба непосильна, – и кучу всяких других вещей. Миних ушёл, видимо страшно рассерженный. Мне даже показалось, что он буркнул нечто похожее на угрозу…

Но сегодня рано утром он снова пришёл. У принцессы была в это время Менгден, и Юлька быстро повернула всё по-своему. Она принялась стыдить принцессу, уверять, что хуже всё равно не будет и что лучше пойти на риск, чем терпеть такую муку. Принцесса поддалась, согласилась, но дрожала в это время как осиновый лист! Между прочим, в середине разговора в комнату вошёл супруг принцессы, принц Антон, но Менгден, не дав никому опомниться, попросту вытолкала его, сказав, что его высочеству нечего здесь делать.

«Этот трус способен ещё выдать нас всех!» – заметила она, закрыв дверь за принцем.

– Так вот, милый Жак, что я узнала. Не правда ли, это важно! Но как хорошо будет, когда уберут этого злого урода… Уж я так торопилась к тебе, так торопилась…

– Любочка! – сказал Шетарди, страстно обнимая гибкий стан девушки. – Завтра поезжай в лавки и набери себе всего, что нужно для самой роскошной шубки, – я всё оплачу!

– О, спасибо, спасибо! – воскликнула Любочка, хлопая в ладоши и затем кидаясь целовать Шетарди. – Какой ты милый! Так это действительно так важно для тебя?

– Страшно важно! – ответил маркиз. – Но… Чёрт! Я ничего не понимаю…

– Чего ты не понимаешь, милый? – спросила Любочка.

– Да так… У меня свои соображения… Ну а скажи, ставил ли Миних какие-нибудь условия?

– Да, и очень много… Но я их плохо расслышала и не запомнила…

– И это назначено на сегодня?

– Да, сегодня ночью это должно быть исполнено!

– Но – Боже мой! – ночью решается её судьба, а за несколько часов до этого она посылает тебя за мазью!

– А как ты думаешь, разве последнее для неё не важнее первого? Да и так это вышло: после ухода Миниха принцесса, как я поняла из её разговора с Менгден, хотела съездить с визитом к жене Бирона, чтобы рассеять подозрения, если таковые имеются, – известное дело, коли совесть нечиста, так везде страхи чудятся… Ну так вот, принцесса и говорит с досадой, что надо мыться, а то лицо не свежее. Тут Юлька и рассказала ей про твою мазь… Конечно, как меня позвали да попросили к тебе съездить, я вне себя от радости была. Сначала я потупилась и робко сказала, что как бы про меня худое говорить не стали, я-де себя так соблюдаю, так соблюдаю… А Юлька, злющая, наставительно говорит мне, что царские интересы важнее собственной чести…

– Ах ты, моя красавица! – страстно шепнул Шетарди, ещё крепче прижимая к себе девушку.

Он понимал, что одна шубка не может ещё наградить Любочку в полной мере, что она ждёт его ласк… Тут он был вполне «в своей сфере»…

Прошло немного времени. В дверь постучали. Любочка поспешно оправила на себе, как могла, платье, пришедшее в довольно картинный беспорядок, и чин чином уселась в дальнем углу дивана. Шетарди тоже привёл себя в более приличный вид и подошёл к дверям. Это был Пьер.

– Ваше высокопревосходительство, – шёпотом доложил камердинер, – только что прибыл его превосходительство шведский посол. Кроме того, Жан доложил, что господин Шмидт кончили копировать документ и желают передать его лично вам!

– Шмидта проведи в соседнюю комнату, барона – в деловой кабинет.

– Слушаю-с, – ответил Пьер.

Извинившись перед Любочкой, Шетарди вышел в соседнюю комнату, где ждал его Шмидт.

– Ну что? – спросил посол.

– Царевна не решилась подписать предъявленное мною ей обязательство. Она говорит, что ей нужно подумать…