Шрифт:
Он начал действовать.
Не ограничиваясь разговорами, он стал втягивать Марию в свою собственную жизнь. Однажды он вытащил ее с собою на собрание на заводе, на котором работал до командировки в вуз. Мария сначала отказывалась, ссылаясь на то, что ей не на кого оставить Вовку. Но Александр Евгеньевич и тут нашелся.
— Мы попросим Феклу Петровну приглядеть за ним.
Они пришли на завод, когда в заводском клубе было уже полно народу. Солодуха встретили шумно, как своего, как любимого.
— А, Саша! Пролезай сюды! К нам!
— Здорово, инженер! Тискайся к нам!
— Солодух, братище! Как дышишь?
Марию ошеломила такая встреча. Она знала об Александре Евгеньевиче очень мало, только почти то, что он был рабочий на заводе и оттуда получил командировку в вуз. Она и не подозревала, что его где-то любят, что у него есть теплая среда, в которой его по-своему высоко ценят. Растерянно и смущенно оглядывалась она и, чувствуя на себе любопытные, испытующие взгляды, начинала раскаиваться, что пришла сюда. Александр Евгеньевич заметил ее смятение и шепнул ободряюще:
— Не стесняйся! Они парни хорошие!
Собрание было посвящено производственным делам завода. Для Марии то, о чем говорили и докладчик, и выступавшие после него рабочие, было чуждо и малопонятно. Она скучала и с тоскою поглядывала по сторонам. Но Александр Евгеньевич впитывал в себя происходящее вокруг них с какой-то жадностью. Ноздри его раздувались, словно он с наслаждением вдыхал в себя родной и любимый запах, лицо его играло улыбками, иногда он хмурился, порывался вперед, вытаскивал блок-нот и быстро что-то в него записывал, иногда удовлетворенно покачивал головой и вместе с другими выкрикивал:
— Правильно!
Когда он вырвал из блок-нота листок и, быстро написав на нем несколько слов, передал сидящим в переднем углу, Мария шепотом спросила:
— Ты что это?
— Буду выступать, — озабоченно ответил Солодух и снова весь насторожился.
Потом из президиума назвали его фамилию, и Мария обожглась тревогой и неожиданностью, когда раздались дружные хлопки.
Александр Евгеньевич вышел на сцену уверенно, слегка улыбаясь и разбирая на ходу свои записи.
«Как он спокоен!» — удивленно подумала Мария, и неожиданная гордость согрела ей сердце. Александр Евгеньевич привычным движением взъерошил волосы на голове, широко улыбнулся и заговорил. Он говорил просто, вот так же, как разговаривал с Марией, с другими. Словно не в туго набитом людьми заводском клубе выступал он, а сидел где-нибудь среди близких и давнишних товарищей и толковал с ними о знакомых, о родных, о трогающих его до глубины души вещах. У Марии широко раскрылись глаза, и она стала вслушиваться в слова Александра Евгеньевича. Машины, производительность труда, нормы, достижения и ошибки, успехи и прорывы — вот, что она услышала и в чем не могла разобраться. Но окружающие, видела она, слушали Солодуха внимательно, окружающим были понятны и обычны эти необычные и малопонятные слова, понятия, приводимые Александром Евгеньевичем примеры. В широко раскрытых глазах Марии засветились теплые огоньки. Солодух выростал в ее глазах, становился героем. И когда он кончил говорить и кругом всплеснулся ливень аплодисментов, она не выдержала и тоже захлопала.
— Как ты хорошо говорил! — прошептала она Александру Евгеньевичу, освобождая для него пошире место возле себя.
— Что ты! Какой я оратор! — засмеялся Солодух, но в глазах его блеснул радостный лучик. Ему приятна была ее похвала.
После этого собрания Александр Евгеньевич затащил Марию в читалку своего института, а потом однажды, когда ему захотелось, чтобы она прочла одну книгу, находившуюся у него на квартире, привел ее к себе в комнату.
Это было впервые, что Мария появилась у него. Она почему-то слегка смущалась, входя в комнату Солодуха.
— Вот, гляди, — сказал Александр Евгеньевич, — это мое логово.
Мария жадно оглядела стены, узкую кровать, стол, полки, уставленные книгами, портреты на стенах.
— Хорошо у тебя, Саша, — похвалила она. — Чисто, светло... как у девушки.
— Холостая квартира! — пояснил Александр Евгеньевич. — А чистоту у меня хозяйка квартирная наблюдает. Я сам бы не смог.
Комната была большая, значительно больше, чем у Марии. Одна стена была совершенно свободная, как будто Александр Евгеньевич освободил ее для чьей-то кровати. Когда Мария взглянула на это место, а потом встретилась глазами с Александрам Евгеньевичем, он добродушно, широко улыбнулся и тихо произнес:
— Тебя это ждет, Маруся. Видишь, места всем нам хватит!
— Ну зачем это? — вспыхнула Мария, неуверенно взглянув на Солодуха и сразу же опуская глаза.
— Зачем? — усмехнулся Александр Евгеньевич. — А зачем нам жить на разных квартирах? К чему это?
Он заглядывал ей в глаза, а она прятала их от него и молчала. И, поняв, что не нужно настаивать на своем, Александр Евгеньевич оставил этот разговор.
— Ну, садись будь гостьей! Я тебя стану угощать!
Мария облегченно вздохнула и они стали весело болтать о пустяках, о тысяче вздорных, но милых и веселых вещей.
Уходила Мария от Александра Евгеньевича оживленная, согретая его лаской. Он пошел ее провожать и на прощанье, дурачась, сказал:
— Заходите, пожалуйста! Милости просим, почаще!
26.
В морозный, сверкающий снегам день Мария вернулась продрогшая и иззябшая домой и была встречена слесаршей еще в дверях:
— Вы не пугайтесь только, но у Вовки жар приключился. Надо бы за доктором...
У Марии сердце сжалось от страха, от боли. Она кинулась к Вовке. Ребенок лежал на кроватке, разметавшись и весь горя. Личико его было красно, глаза полузакрыты. Дышал он хрипло, с трудом.