Но тот стоял около своей гелнедже и пытался ей что-то внушить.

Даже не слыша их голосов, по тому, как горячо говорил Ходжа, жестикулируя руками, как отрицательно качала головой Дунья, Хасар догадался, что они о чем-то спорят и не могут прийти к согласию.

Он подозвал брата.

— О чем речь?

— Я говорю, что мы увезем Арсланджана и похороним его у себя, а гелнедже говорит, что надо выносить его из его собственного дома.

Только теперь до Хасара дошло, о чем они переговаривались. Нахмурив брови, он недовольно посмотрел в сторону Дуньи, как бы говоря ей: "Что ты такое придумала?", а затем командным голосом распорядился:

— Мне лучше знать, что делать с моим сыном. И потом, сейчас не время для споров. Ты, Дунья, позвони матери, пусть она возьмет невестку и внуков и едут к нам. Сегодня Арсланджан будет гостем дома, мы дождемся их приезда!..

Думали, что Дунья станет упрямиться и настаивать на своем, но после решительного заявления Хасара она не посмела открыть рот.

Видя, что вопрос уже решен, Ходжа вместе с товарищами вынес завернутое в белое тело племянника и аккуратно, чтобы ему было удобно, уложил его на заранее подготовленное сиденье своей машины. Хасар подошел с другой стороны и устроился на заднем сиденье, рядом с телом Арслана, лежащим с вытянутыми в его сторону ногами.

Перед отправлением он подозвал к себе растерянного зятя и дал ему указания:

— Ты сядешь рядом с тещей. Присмотришь за ней, если вдруг по дороге ей станет плохо. Следуйте за нашей машиной, а если будет совсем плохо, сообщи, у меня с собой есть уколы.

Когда машины одна за другой стали выезжать с больничного двора, Дунья вскочила с места, вид у нее был как у овцы, у которой только что отняли ягненка.

Ей не оставалось ничего другого, как последовать за отъезжающими.

Дунья ехала сюда с мыслью о том, что заберет сына с собой, поэтому о такой развязке и подумать не могла.

Она и после долго не могла понять, правильно ли поступила, отдав тело сына отцу, который одним лишь взглядом решил все так, как считал нужным он.

В голове ее роились противоречивые мысли. С одной стороны она чувствовала себя обделенной, человеком, у которого отняли сына, а с другой, она даже была благодарна Хасару, что тот взял на себя эти трудные хлопоты, сняв с нее и переложив на свои плечи этот тяжкий груз.

Помня, что Хасар уже ей не муж, с которым в мире и согласии, любя друг друга, они прожили тридцати лет, она пожалела о том, что не настояла на своем и всю дорогу оплакивала сына, которого сегодня у нее отняли окончательно…

Тоты стояла возле ограды небольшой площади перед железнодорожным вокзалом, с которой уходили автобусы дальнего следования. Она провожала на учебу младшую дочь, всего на один день приезжавшую из Ашхабада, чтобы повидаться с матерью. Скоро автобус будет отправляться, он уже стоит на своей стоянке, готовый тронуться в путь.

В автобусе сидят несколько пассажиров. Каждый раз, когда приезжали дочери, Тоты сама провожала их на автостанцию, на вокзал или в аэропорт, чтобы хотя бы еще немного побыть с ними.

Мать и дочь стояли немного в стороне от автобуса, о чем-то говорили и не могли наговориться, расстаться друг с другом.

Девушка беспокойно озиралась по сторонам, потом она попросила: "Мама, поправь мне воротник пальто!" — и повернулась к матери спиной. Тоты отметила про себя, как выросла и похорошела ее дочь, совсем взрослой девушкой стала, вон и крылышки выросли, скоро вылетит из родного гнездышка. Тоты любовалась и по-матерински гордилась ею.

С любовью поправила воротник пальто, а потом обняла дочь со спины. Она вдруг заметила, что ее дочь все время кудато напряженно смотрит, и, повернув голову в ту сторону, заметила на углу вокзала высокого симпатичного юношу, пальцами нервно расчесывавшего волосы, то снимавшего, то надевавшего кепку, которую сжимал в руках. Он делал вид, что не смотрит в сторону автобуса, хотя не мог оторвать от него взгляда. "Мать дочери глазами ищет зятя!" — есть такая поговорка у туркмен, вот и Тоты обратила внимание на парня, которого высматривала ее дочь.

"Если не считать, что тощ, совсем даже ничего, этот юноша", — подумала она, не придавая своим мыслям особого значения. Но потом, заметив, как беспокойно ведет себя дочь, даже находясь в ее объятьях, как смотрит в ту сторону, где стоит юноша, своим материнским сердцем поняла, что это не просто юноша, а суженый ее дочери. И стала думать о том, что этот парень не простой пассажир…

Обнимая дочь и нюхая ее волосы, дала ей понять, что она обо всем догадалась:

— Он?

— Кто? — дочь сделала вид, что не понимает вопроса матери.

— Не притворяйся! — требовательно произнесла Тоты, желая знать всю правду. — Да ты посмотри на него, он же глаз от тебя оторвать не может… — а дальше в ее тоне можно было услышать: а ты пытаешься делать из этого секрет, скрыть от меня.

— Он, — тихо и нежно произнесла дочь, заливаясь краской стыда от того, что ее тайна оказалась раскрытой, и еще больше прижалась к матери.

— Это он вчера вечером звонил тебе?

— Да.

— Вы вместе учитесь?

Младшая дочь ничего не рассказывала, но от старшей дочери, недавно приезжавшей к матери на побывку, Тоты узнала, что в Ашхабаде ее сестренка встречается с юношей, с которым они вместе учатся.