Он медленно растер сигарету и, погасив ее, продолжил:

– Эммануэль после смерти отца, вероятно, не только остался в одиночестве, но оказался бездомным, и для него началось жалкое существование скитальца, потому что он от случая к случаю помогал домохозяйкам и редко проводил больше дня на одном месте. Он был вроде деревенского поденщика, ходил от деревни к деревне, от одного крестьянского двора к другому и делал всякие работы по дому. За это его кормили, пускали переночевать, а иногда перепадало ему несколько монет. Он стряпал, убирал, чинил то да сё, пек хлеб для хозяев, но лучше всего ему удавалась стирка: для этого его обычно и приглашали.

Но мистер Нэйшен не хотел, чтобы у его слушателей сложилось впечатление, будто у Эммануэля не было в те годы честолюбивой мечты. И если кто-то так думал, то заблуждался, потому что у этого мальчика была заветная, хоть и скромная цель, которой он никогда не изменял: уехать в Америку и со временем открыть там свою прачечную. Задача была непосильная, и чтобы добиться своего, он обрек себя на крайнюю бедность и лишения. Всё же он скопил достаточно денег на дорогу и немного сверх, и когда достиг двадцати лет, торжественно сошел на берег в Нью-Йорке.

Стирка была его делом, и он сразу же нашел себе работу в прачечной, скромном заведении где-то в нижнем Ист-Сайде, и следующие несколько лет, как отмечено в собранных полицией после его смерти материалах, проводил долгие часы, согнувшись над лоханкой или гладильной доской. Жил он сам по себе, и если робость характера мешала ему обзавестись друзьями, она в той же мере охраняла его от врагов. Единственным удовольствием, которое он позволял себе, было курение, и мистер Нэйшен ощущал, что раньше или позже ему придется рассказать об этом, потому что покупка пачки сигарет сыграла роль в его гибели.

Люди, знавшие Эммануэля в те годы, описывали его как худощавого, пышноволосого, робкого, но эксцентричного мужчину небольшого роста и слабого телосложения. Хотя мистер Нэйшен считал возможным поверить всему, что он слышал об Эммануэле Фогеле, он никак не мог согласиться с рассказами о его физической хрупкости, потому что всю жизнь Эммануэль обыкновенно выполнял работу, от которой и здоровая ломовая лошадь откинула бы копыта на улице. Адвокат Джон Литтлтон рассказал:

– Я знаю, что он, в конце концов, обзавелся своей прачечной. Вопрос только в том, сколько на это ушло времени.

– На это ушло десять лет, - уточнил мистер Нэйшен.
– К этому времени он скопил тысячу долларов и уже присмотрел место на первом этаже в Гарлеме, где, как он надеялся, его заведение будет процветать.

Уже стемнело. Слуга-филиппинец в дальнем углу гостиной наполнял шляпки жареных грибов фаршем из крабов и омаров. Он гордился своим присутствием при таком разговоре, улыбался и одобрительно кивал всякий раз, когда мистер Нэйшен высказывал убедительный довод. Он считал, что его хозяин недостаточно напорист, что слишком часто позволяет своим гостям не столь высокого ранга брать верх в разговоре.

Слуга выложил грибы на тонкие круглые тосты и сдобрил каждую порцию острым золотисто-коричневым соусом, который он сам довел до совершенства. Только начав работу у мистера Нэйшена, он на первых порах иногда опускал поднос, потирал руки и безудержно хохотал при остроумных замечаниях хозяина, закатывал глаза и бросал на гостей обольстительные взгляды, как бы призывая их оценить эти слова и тоже зааплодировать. Наконец, мистер Нэйшен разъяснил ему, что такое выражение одобрения, хотя согревает сердце и чрезвычайно лестно, не вполне отвечает строгим формам общения, и что ему нужно от этого отвыкнуть. Теперь, разложив грибы на серебряном блюде, он беззвучно приблизился к гостям, сверкая белыми зубами. В эту минуту мистер Нэйшен говорил:

– Боюсь, что мне придется описать это новое место подробно. Начну с того, что в помещении была большая выходившая на улицу комната, а за ней - смежные комнаты меньшего размера, выходившие в переднюю комнату снимаемого помещения. Одно окно этой комнаты выходило на узкий боковой двор. Я это ясно изложил? Представляете ли вы план прачечной Эммануэля?

Гости ответили, что представляют, и он продолжил:

– Заняв это помещение, Эммануэль, прежде всего, сдал две маленькие комнаты пожилой одинокой женщине из цветных, занимавшейся своими делами и не лезшей в чужие. Когда сделка между ними была завершена, дверь со стороны прачечной закрыли и закрепили болтами, но Эммануэлю этого показалось мало, и он надежно забил ее гвоздями. Выходящее во двор окно он забрал железными прутьями, посаженными так тесно один к другому, что и перепелятник между ними не пролез бы. После этого он установил на входную дверь с улицы два дополнительных замка с тяжелой цепью и для пущей предосторожности слесарь добавил крепкий железный болт, всё, как понимаете, с внутренней стороны.

Джон Литтлтон выбрал себе гриб, откусил, проглотил и сказал:

– Он уже вложил свой капитал в прачечную, поэтому много свободных денег у него тогда не оставалось. Что же он так основательно охранял, и что ему было терять?

Марселла Кросби взволнованно подалась вперед в своем кресле.

– Само собой разумеется, - сказала она, - те, у кого почти ничего нет, очень ревниво хранят свое добро, и добавила, что люди влюбленные и любимые, оставляют свои богатства без присмотра, и каждый может наложить на них руку или навредить; но когда любовь кончается, мы, наконец, сознаём, сколько богатств утекло у нас сквозь пальцы и всеми силами хотим удержать то, чем уже не владеем.