Ерошенко поселился в доме Буньи. С помощью молодых супругов Ерошенко "увидел" Бангкок – город сотен храмов и тысяч лачуг (богам, заметил поэт, живется здесь вольготней, чем людям), познакомился с простыми тайцами – торговцами и рыбаками, с гордыми степенными монахами, которые ходили от дома к дому, собирая подаяние.

Ерошенко нравились тайцы – их веселый, независимый нрав. Он писал Накамура Кийоо: "Условия жизни в Сиаме иные, чем в Европе и Японии… Обучение по европейскому образцу кажется им лишь напрасным осложнением в жизни".

Конечно же, жизнь в Таиланде далеко не была такой безоблачной и ясной, какой она представлялась Ерошенко. И если его путешествие окончилось неудачей, то также и потому, что он зачастую слепо доверял людям и не умел еще считаться с реальностью.

Ерошенко приехал в Таиланд, когда там начали ограничивать деятельность всех иностранцев – японцев, англичан, бирманцев. И поэтому его план – создать школу слепых – был обречен на неудачу.

Знал ли об этом Ерошенко? Вряд ли. Он чувствовал, что все его попытки встречают противодействие, но не понимал, кто ему мешает. Еще в августе 1916 года Ерошенко писал в Японию Тории Такудзиро: "Я уже начал свои хлопоты (об основании школы слепых. – Прим. пер.). Но пока ничего определенного сказать не могу. Положение слепых в Сиаме совершенно иное, чем в других странах. Говорят, что здесь вообще невозможно что-либо сделать для них. Но я не обращаю внимания на эти разговоры…

Прежде всего я думаю создать здесь небольшой кружок (не слепых, но тех, кто занимается проблемой слепых). Если это удастся, моя цель будет достигнута. Пусть даже этот кружок сразу и не сможет ничего сделать, но, если со временем там появятся люди более умные, чем я, они, наверно, чего-нибудь добьются.

Во-вторых, я хочу собрать средства для этого кружка.

В-третьих, двух-трех подростков я предполагаю отправить в Японию, либо

взять их туда с собой, чтобы они там получили образование. Вернувшись потом в Сиам, они смогут работать среди слепых.

Таковы мои скромные планы".

Но чтобы осуществить эти планы, нужны были деньги. И Ерошенко по ночам играет на гитаре в русском ресторане, а днем обивает пороги ведомств и министерств. Можно себе представить, как удивлялись чиновники, когда этот высокий белокожий иностранец обращался к ним на их родном, тайском языке!

– Это же позор, что в Таиланде нет еще школы слепых! – гремел голос Ерошенко. – Чтобы чувствовать себя полноценным, слепой должен работать.

– Зачем? Разве от этого он станет зрячим? Ерошенко не знал, что чиновники, с которыми он общался, следовали строгой инструкции: ни в чем не содействовать иностранцам. И вот, желая во что бы то ни стало добиться цели, поэт видел препятствия не там, где они были на самом деле. Фатализм, свойственный некоторым знакомым ему тайцам, он принимал за равнодушие, а жизнелюбие их путал со стремлением к праздности.

Нотки отчаяния усиливались от одного его письма к другому. То он писал, что для образования слепых в Таиланде нет ни средств, ни преподавателей, то грустно признавался, что вообще разочаровался здесь в людях.

Что ему оставалось делать? Махнуть на все рукой и вернуться назад к друзьям? А может, что еще хуже, остаться в Бангкоке при русском ресторане – благо жизнь здесь была дешевая, да и соотечественники к нему благоволили? Однако это было не для Ерошенко. Вот что он писал профессору Накамура: "Сиам мне не очень нравится, но жить здесь приятно… Я не думаю о возвращении в Японию. Долго оставаться в Сиаме у меня тоже намерений нет. Через год я поеду в Индию, оттуда хочу поехать в Аравию. Если бы только у меня были деньги, можно было бы строить планы, но приходится (прямо как в русской пословице) "сидеть и ждать у моря погоды".

Из писем той поры мы узнаем его планы: побывать в Бирме, съездить на Яву (2), посетить город Акку и оттуда уже добраться до России. "Так завершится мое первое путешествие по всему свету", – писал Ерошенко. Значит, в его планах было и второе и третье? Известно, например, что он мечтал побывать в Америке.

А как же отсутствие средств? Как бы отвечая на этот вопрос, Ерошенко писал: "Никогда не думал я о деньгах… Есть нечто такое, что беспокоит больше, чем деньги. Оно-то и заставило меня покинуть Японию, а сейчас вынуждает уехать из Сиама. Боюсь, что это "нечто" не даст мне покоя и в Индии и развеет мою мечту об Аравии. Я все это хорошо понимаю, но не могу противостоять этой властной силе…".

Что же это за сила, не совсем понятная даже ему самому? Ответ на это и сложен и прост. Можно сказать: это любовь к людям. Можно добавить – сострадание к своим незрячим братьям, желание объединить их не в касту отверженных, а в равноправный отряд свободного человечества.

Ерошенко был из тех, для кого чужая боль много сильней собственной. Он не мог блаженствовать в Японии, когда его слепые братья страдали в Таиланде. Он не мог сидеть сложа руки в Бангкоке, когда им закрывали дорогу к образованию, к свету. Это был человек действия.

… Ночь. Спит мертвый и прекрасный город Аютия – древняя столица Таиланда. Руины его поросли лианами, улицы – бамбуком. Но вот в городе послышались голоса, появились люди. Они ощупывают руины, читают выпуклые надписи на стенах пагод, трогают бесчисленные изваяния Будды и, кажется, совсем не тяготятся темнотой. А ведет их высокий белокожий человек, совсем не похожий на тайца.

… День. По пыльной дороге Менамской равнины идут, взявшись за руки, слепые. Впереди – высокий человек с гитарой. На привалах он, развязав мешок, вынимает редьку, капусту, помидоры, огурцы. Все это переходит от одного слепца к другому. Ерошенко (а это он ведет слепцов) повторяет названия овощей по-тайски и объясняет, как их можно записать по Брайлю.